— Так сколько?

— Месяц, может, больше. Точно не скажу, не до того было. К отряду он прибился где-то под Житомиром.

— Ладно, это уже не столь важно. Что про него знаешь? Только без эмоций, честно.

— Э-э, — замялся Петр, ненависть к предателю путала мысли, и, пожав плечами, ответил: — Боец как боец, ничем особенным не выделялся — обыкновенный.

— Вот-вот, обыкновенный. Но ты с ним месяц воевал и не раскусил, а от нас требуешь, чтобы мы в один миг с тобой разобрались, да еще когда против тебя имеются прямые показания фашистского агента.

— Так он же, сволочь, набрехал.

— Но это еще надо доказать.

— И… и… Доказали? — голос Петра дрогнул.

— Проверяем.

Рязанцев свернул разговор и предложил:

— Давай чайком побалуемся.

Петр не нашелся, что ответить, и, подозревая подвох, ловил каждое движение и жест Рязанцева. Тот, лукаво улыбнувшись, спросил:

— Может, чего покрепче?

Тон, каким это было произнесено, а еще больше веселые зайчики, заскакавшие в глазах Рязанцева, сказали Петру больше всяких слов. С души словно камень свалился; теплая волна поднялась в груди, и у него вырвалось:

— С вами, товарищ капитан, хоть уксус!

— Чего-чего? — переспросил Рязанцев и расхохотался.

Смеялся он искренне, от души. В уголках глаз лучились морщинки, на щеках появились забавные ямочки, а лицо приобрело озорное, ребячье выражение. Оно окончательно растопило лед настороженности, которую все еще испытывал Петр, и робкая улыбка появилась на его губах. Справившись со смехом, Рязанцев теплым взглядом прошелся по нему и многозначительно заметил:

— Не знаю, как там с уксусом, но крови фрицам мы, похоже, попьем. А пока предлагаю побаловаться чайком.

Встав из-за стола, он прошел к столику, потрогал рукой чайник — вода в нем успела остыть — и, выглянув в коридор, окликнул:

— Володя?