И птица улетела к высокой горе, но вскоре вернулась и сказала:

– Твой господин сидит, погружённый в раздумья. Он ничего не ответил мне.

Потом я увидела змею.

– Добрая госпожа змея, – обратилась я к ней. – Видишь ли ты высокую гору? На ней сидит пророк Сулейман. Поспеши к нему и спроси, могу ли я хоть на час оставить его сокровищницу, чтобы отдохнуть от пылающего во мне пламени?

И змея уползла в сторону высокой горы. Но и она вернулась ни с чем – Сулейман не ответил ей.

И никого больше во всей пустыне не было, кто бы попросил за меня перед Сулейманом. Но вот ветер пронёс мимо меня сухой лист. Уцепившись за лист, летел по воздуху маленький древесный червяк. Я его пожалела и не обожгла, а ветер понёс его дальше, в сторону высокой горы. И, долетев до Сулеймана, червь отпустил лист и приземлился у самого посоха пророка. Оголодав от долгого полета, червь вонзился в дерево и подточил основание посоха. В тот же миг посох упал, а за ним упал и Сулейман, превратившись в пыль. Этот хитроумный человек, чувствуя скорую смерть, удалился на гору и умер там. А мы, джинны, считали, что он следит за нами, и не решались ослушаться его приказов.

Так закончились мои мучения. Я погрузилась на дно моря, и вода закипела вокруг меня, и море кипело семь дней и семь ночей, пока я не покинула его глубины. Но заклятие, наложенное Сулейманом, всё ещё имело силу надо мной, ведь заклинал он меня перстнем с изумрудом – тем самым, который скатился с горы, когда Сулейман обратился в прах, и упал в море, и был проглочен рыбой, пойманной и изжаренной бедняком для своей беременной жены. А найденный ею во чреве перстень достался её новорождённому ребёнку, а потом и его ребёнку, пока не попал к твоей матери – наследнице из рода того самого бедняка.

По заклятию Сулеймана, должна была я и дальше охранять сокровищницы, не зная отдыха. Но времена джиннов ушли вслед за Сулейманом, а мне пришлось хранить тайну и оплакивать ушедших моих братьев и отца», – так сказала Джейхал, и лицо её накрыла тень печали по близким.

«В тот вечер, увидев на тебе перстень, я решила во что бы то ни стало завладеть им и избавиться от заклятия. Но любовь к тебе останавливала меня, и не хотела я идти с тобой, чтобы не завладел мною шайтан и не погубила я вас с матерью. Отнять перстень силой я не могла, но тут он сам прикатился к моим ногам! О смертный, знаешь ли ты, что такое гнев джинии, через три тысячи лет вырвавшейся из заключения? Как посмел ты приказывать мне, бессмертной? Как не испугался пламени, бушующего во мне?» – лицо джинии заклубилось чёрным дымом, а глаза её превратились в горящие угли. За моей спиной начали рушиться стены, но я уже догадался, что мне Джейхал не причинит зла, а потому схватил её за раскалённые плечи и прижал к себе.

«Ещё Сулейман не выковал этот перстень, а ты уже была предназначена мне в жёны, как и я тебе в мужья, джиния! Вот рука моя – возьми её и не гневайся больше! Твоё пламя не сожжёт меня».