Рассмотрим, например, положение общества до 1789 года. Крестьянин жалуется на подати и налоги и таит в своем сердце непримиримую вражду к сеньору, монаху, скупщику, кулаку, интенданту. Буржуа жалуется на потерю муниципальных свобод и изливает на короля целый поток проклятий.
Народ поносит королеву, возмущается рассказами о поступках министров и беспрестанно повторяет, что налоги невыносимы и подати разорительны, урожаи плохи и зимы суровы, съестные припасы дороги и кулаки ненасытны, деревенские адвокаты съедают жатву крестьянина и лесники разыгрывают из себя царьков, почта плохо организована и чиновники слишком ленивы... Словом, все жалуются, все не ладно. «Это не может идти так дальше, это кончится скверно!» - говорят со всех сторон.
Но от этих мирных рассуждений до восстания - далеко; между ними лежит целая пропасть, та пропасть, которая отделяет у большей части людей рассуждение от действия, мысль от воли, желание от поступка. Как перешагнули через эту пропасть? Как эти люди, которые вчера еще, покуривая трубку, спокойно жаловались на свою судьбу, ругали жандармов и в то же время униженно кланялись им, - решились взяться за дубины и пошли громить дворцы сеньора, этой грозы вчерашнего дня? Благодаря каким чарам эти люди, которых жены презирали и справедливо называли трусами, превратились в героев, идущих под пулями и картечью завоевывать свои права? Каким чудом эти слова, которые столько раз произносились и умирали в воздухе подобно бесцельному звону колоколов, превратились в действия? Ответ очень прост.
- Работа меньшинства, работа непрерывная и продолжительная, произвела это превращение. Смелость, самоотверженность, способность жертвовать собой так же заразительны, как трусость, покорность и паника.
Какие формы примет агитация? - Да самые разнообразные, все, которые будут продиктованы ей обстоятельствами, средствами, темпераментами. То мрачная и суровая, то задорная, но всегда смелая, то коллективная, то чисто индивидуальная, она пользуется всякими средствами, всеми явлениями общественной жизни, чтоб пробуждать мысль, распространять и формулировать недовольство, возбуждать непримиримую ненависть к эксплуататорам, выставлять в смешном виде правителей, доказывать их слабость и, главным образом, всегда и везде пробуждать смелость и дух восстания.
Когда в стране готовится революция, но дух восстания недостаточно силен в массах, чтоб проявляться бурными манифестациями, мятежами и восстаниями, - меньшинство только действием может пробудить смелость и стремление к независимости, без которых немыслима ни одна революция.
Люди, смелые и неподкупные, которые не довольствуются одними словами, не примиряются с разладом между словом и делом, предпочитают тюрьму, ссылку и смерть - жизни, противоречащей их принципам, люди, говорящие: «надо сметь, чтоб победить», - вот те одинокие «передовые», которые начинают битву гораздо раньше, чем массы достаточно возбуждены, чтоб открыто поднять знамя восстания и идти с оружием в руках завоевывать свои права.
Среди жалоб, разговоров и теоретических споров, вырывается вдруг какой-нибудь поступок, вызванный крайним возмущением, поступок индивидуальный или коллективный, который служит ярким показателем господствующих стремлений. Возможно, что вначале массы относятся к нему безразлично. Преклоняясь перед смелостью отдельных лиц или целой группы, они прислушиваются к речам благоразумных и осторожных людей, которые спешат объявить этот поступок «безумием» и сказать, что «горячие головы, безумцы, погубят все дело». Они рассчитали, эти благоразумные и осторожные люди, что их партия, спокойно продолжая свою работу, через сто, двести, может быть, триста лет, завоюет весь мир, - и вдруг врывается что-то неожиданное: неожиданное, т. е. то, чего не ожидали они, эти благоразумные и осторожные. Кто хоть несколько знаком с историей и не лишен способности отдавать себе отчет в своих мыслях, прекрасно знает, что теоретическая пропаганда революции неизбежно переходит в действие гораздо раньше, чем того хотят теоретики; но все же, благоразумные теоретики возмущаются поступками безумцев, предают их анафеме и изгоняют из своей среды. Однако, эти безумцы находят тайное сочувствие в народе, который восторгается их смелостью и готов следовать их примеру. Большей частью, они идут умирать в тюрьмы и на каторгу, но сейчас же являются новые безумцы, которые продолжают их работу. Бурные проявление нелегального протеста, поступки, вызванные возмущением и жаждой мести, - все учащаются.
Оставаться индифферентным теперь уже невозможно. Люди, которые вначале даже не задумывались над тем, чего хотят «безумцы», принуждены теперь дать себе в этом отчет, выяснить их идеи и стремления и стать на ту или другую сторону. Поступки этих «безумцев» привлекают всеобщее внимание, и в несколько дней делают больше, чем тысячи брошюр. Новые идеи проникают в сознание и завоевывают все больше и больше сторонников.
Пропаганда действием пробуждает дух восстания и зарождает смелость. - Старый режим с его судьями, полицейскими, жандармами и солдатами казался непоколебимым, но и Бастилия была неприступна в глазах безоружного народа, собравшегося под ее высокими стенами, укрепленными заряженными пушками, готовыми открыть огонь. Но вскоре замечают, что установленный режим не так силен, как это казалось. Одного смелого поступка было достаточно, чтоб расстроить в несколько дней правительственную машину, чтоб поколебать этот колосс. Один смелый порыв поставил вверх дном целую провинцию, и грозные войска должны были отступить перед горстью крестьян, вооруженных камнями и дубинами. Народ замечает, что чудовище не так страшно: несколько энергичных усилий, и оно погибнет. Надежда зарождается в сердцах и, - заметьте это, - если отчаяние вызывает иногда мятежи, то только надежда, надежда победить, создает революции.
Правительство пытается устоять; оно не хочет показать своей слабости и безумно свирепствует. Но, если раньше репрессии могли убивать энергию угнетенных, то теперь в эпохи возбуждения, они производят обратное действие. Репрессии вызывают новые взрывы, новые протесты, индивидуальные или коллективные; они доводят восставших до героизма и понемногу революционные действия усиливаются и распространяются.
Революционная партия растет благодаря притоку новых элементов, которые раньше относились к ней враждебно или же прозябали в полной индифферентности. В правительстве и среди правящих и привилегированных классов произошел разлад: одни стоят за упорное сопротивление, другие высказываются за уступки, третьи, наконец, готовы отказаться на время от своих привилегий, чтоб успокоить непокорных, в надежде в скором будущем окончательно подавить восстание. Связь между правительством и привилегированными классами порвана.
Правители могут, конечно, обратиться к последнему средству: прибегнуть к бешенной реакции. Но теперь уже поздно; борьба от этого станет только ожесточеннее, а грядущая революция зальется кровью. С другой стороны, малейшая из уступок со стороны правящих классов ободряет восставших, так как она сделана слишком поздно, вернее, вырвана силой. Народ, который раньше удовлетворился бы этой уступкой, замечает, что враг сдается; он предвидит победу и чувствует, как растет его сила; люди, которые раньше под бременем нищеты и страданий ограничивались одними вздохами, гордо подымают голову и смело идут к завоеванию лучшего будущего.
Наконец, разражается революция, и чем ожесточеннее была борьба, тем более бурной будет революция.
Направление, которое примет революция, зависит, конечно, от всей суммы разнообразных обстоятельств, которые подготовили наступление катаклизма. Но оно может быть определено заранее по силе революционных действий, совершенных в подготовительный период различными партиями.
Такая-то партия тщательно выработала теории, проповедуемые ею, и активно пропагандировала пером и словом свою программу. Но ее стремления не были достаточно подкреплены делами, которые являлись бы осуществлением ее основных идей и принципов. Она не предприняла ничего решительного против своих самых опасных врагов, не коснулась учреждений, которые ей предстояло разрушить; она была сильна созданной ею теорией, но у нее не было дел; она не сумела пробудить духа восстания и направить свои действия против того, чему должен быть нанесен решительный удар в момент наступления революции. И вот, эта партия осталась менее известной; с ее именем не связаны дела, слух о которых дошел бы до самых отдаленных хижин; ее стремление не проникли в народные массы, не прошли через горнило толпы и улицы, не нашли себе ясной формулы, выраженной несколькими словами, ставшей лозунгом всего народа.
Писатели, представители этой партии, известны читателям, как мыслители, но у них нет ни репутации, ни способностей людей дела; в тот день, когда толпа устремится на улицу, она пойдет за теми, чьи теоретические идеи, может быть, и менее ясны, стремления менее благородны, но которые успели показать себя в деле.
Та партия, которая вела более широкую агитацию и проявила больше жизни и смелости, станет во главе движения в тот момент, когда надо будет действовать, когда надо будет произвести революцию. Но, если у нее не хватило смелости заявить о себе революционными действиями в подготовительный период, если у нее нет достаточной силы убеждения, чтоб внушить отдельным индивидуумам или группам чувство самоотречения и непреодолимое желание привести в исполнение свои идеи, - если бы это желание существовало, оно перешло бы в действие гораздо раньше, чем народ устремился бы на улицу, - если знамя ее не стало знаменем народа и стремления ее недостаточно осязаемы и понятны, - эта партия не будет иметь возможности привести в исполнение ни одного пункта своей программы. Она будет побеждена активными партиями.
Вот что нам говорит история о периодах, предшествующих революциям. Революционная буржуазия прекрасно поняла это: стремясь уничтожить монархический режим, она не пренебрегала ни одним из способов агитации, чтоб пробудить дух восстания. Французский крестьянин прошлого века инстинктивно понимал это, когда он боролся за уничтожение феодальных прав. Интернационал придерживался тех же принципов, когда он стремился пробудить в среде городских рабочих дух восстания и направить его против естественного врага наемника, - хищника, который захватил в свои руки орудия и средства производства.
Интересно и необходимо было бы изучить те средства агитации, которыми пользовались в различные эпохи революционеры, чтоб ускорить наступление революции, уяснить массам значение грядущих событий, указать народу его главных врагов и пробудить в нем дух смелости и восстания. Мы знаем прекрасно, почему такая-то революция была неизбежна, но только инстинктивно мы можем объяснить себе процесс зарождения революции.