– Замолчи! Он еще от прошлой вашей ссоры не отошел, – шипит, одергивая меня за руку, когда я тянусь к своей сумке. – Не смей уходить! У меня последняя смена – потом нагуляешься!

– Когда потом? Я выдохнуть не успеваю: одни из памперсов вырастают, а ты уже следующего мне под нос суешь! Я тоже человек, мама! И тоже хочу отдыхать.

– Посмотрите, какая страдалица! – театрально хлопнув в ладоши, женщина насмешливо надувает губы. – А мне легко такую ораву кормить? И ничего, не жалуюсь!

– Потому что сама эту ораву и наплодила! Так что прости, сегодня вы как-нибудь без меня…

– Много ты понимаешь? Давно взрослая стала, чтобы мать учить? Юлька! – проворно обходит меня, отрезая путь к выходу, и понижает голос, опасаясь, что отчим подслушает наш разговор. – Один вечер и ты свободна, как ветер в поле! Хоть с Мишей своим на машине катайся, хоть с тем худым блондином в кино иди.

Смотрит на меня с надеждой, даже руки складывает, умоляя сжалиться, а я словно и не замечаю. Качаю головой, размахивая ладонью, чтобы она, наконец, отошла, и упорно игнорирую Айгуль, прижимающую к груди безногую куклу. В этом платье с медведем, с белыми бантиками, которые ей наверняка повязала Ленка, она прекрасна. Только никакого желания до поздней ночи возиться с неугомонным ребенком я в себе не нахожу.

– Рыжий пусть сидит, – разве не выход? Я была немногим старше, когда на меня возложили почетную миссию подтирать ему сопли.

– Вот еще. Их ведь кормить нужно, и горшки выносить! Нет, – мальчишка бледнеет, а мама уже многозначительно глядит на меня. Еще и кивает для пущей убедительности – мальчишка не справится.

– Господи! Да сколько можно? Когда это кончится?

Им меня не жаль. Не жаль моих сил, что я потратила на охмурение своего одногруппника, с которым через два часа должна встретиться в кафе. Красивый, крепкий, уверенный в себе и что самое важное – богатый. Абсолютная противоположность всем тем, кто обивает мои пороги, задаривая шоколадом.

– Ну, Юль, – уже мягче, словно и самой стыдно, что из-за нее мои планы летят в тартарары.

Я молчу, отвернувшись к окну, и нервно отстукиваю ногой по дощатому полу. Любуюсь плавным покачиванием кустарников, разросшихся у подъезда, прислушиваюсь к городскому шуму и глубоко вздыхаю, кажется, уже готовая сдаться.

– Ты Лиду-то пожалей, – до этой самой секунды. Оборачиваюсь, когда Жора нарушает минутную тишину своим басом, и цепляюсь глазами за его мозолистые ладони, любовно поглаживающие мамин округлившийся живот. Руки у него черные от мазута, а ноготь на среднем пальце окрашен в иссиня-черный цвет после того, как он случайно отбил его молотком.

– Сколько себя помню, она постоянно беременна. Никакой жалости не напасешься, постоянно за этим детским садом следить!

– Вишь, какая! – наступает на меня мамин сожитель, аккуратно оттесняя даму своего сердца в сторону. – Тебя кто научил так с матерью разговаривать?

– Вот только давай без нотаций, – намеренно «тыкаю» и хватаю за ухо брата, вознамерившегося умыкнуть из моего кошелька последние деньги. – Если тебя подмывает взяться за чье-то воспитание, начни с него. Он не в первый раз у меня подворовывает. А я уж без вас разберусь, не маленькая уже.

Девятнадцать. Не слишком ли поздно для разъяснительных бесед и показательной порки?

В последний раз оглядываю себя в зеркале и, нацепив на лицо беззаботную улыбку, разворачиваюсь к двери, всерьез намереваясь отстоять свое право на вечер вдали от этого сумасшествия: уже слышу, как малышня гремит ящикам, наверняка в эту минуту разбрасывая по полу разную мелочевку.

– Двигайтесь, – подгоняю замерших на пороге родственников, – меня уже Ленка ждет.

Словно по заказу из открытой форточки доносится сигнал автомобильного клаксона, а вслед за ним слегка хрипловатый голос моей подруги разносит по округе звуки моего имени, эхом оседая где-то в кронах цветущей черемухи.