Девочка прикусила губу и обернулась, даже шагнула, но тут же замерла снова. Взгляд её, отчаянный и беспомощный, прожигал душу насквозь. Тварь, это — тварь, твердил разум. Порождение твари. Создание твари. Но живое в ней ещё не ушло до конца, ещё лилось сквозь умирающую ауру лазурной волной солнечного неба, мощным потоком света, синими цветами на закатном ветру, терпким вкусом разнотравья и мёда…
Она отступила и вдруг пала перед старшим своим на колени, заговорила со слезами:
— Не могу! Не могу я, не буду. Пощадите его, пожалуйста. Пусть он живёт!
Старший снова обозвал её глупой. Но исполнил просьбу: путы спали. И толку с того поначалу было мало: затекшие конечности рвануло болью, хоть вой. Выть в присутствии тварей — ни за что… И снова этот синий пронзительный взгляд в самую душу, тихая улыбка, счастье от того, что он, назначенный в пищу, остаётся жить. Несчастная. Благом будет избавить её от грядущей участи; кто по доброй воле сам захочет стать тварью, ясно же — её похитили, её принудили, с ней поступали жестоко и страшно…
Но старший угадал движение в самом его зародыше, и пленный опомниться не успел, как оказался на улице. На плече наливались болью синяки от стальной хватки твари, чудо, что не убил…
И он поспешил убраться от страшного подвала. Может быть, удастся убежать, нарваться на патрульных и получить своё в честной драке… Но мечтам не суждено было сбыться.
Место оказалось зачарованным. Небольшой отрезок пляжа и полоса моря при нём, и всё, не выбраться, не вырваться, даже назад к подвалу с тварями, не вернуться. Бесконечный бег по кругу, вдоль невидимой стены, не дававшей к себе приближаться. Там, за странной преградой, продолжались пляж и море, уходил ввысь крутой склон подступившей к берегу скалы. Но они оставались недосягаемыми. Зло брало при мысли о том, сколько Силы истратили на это страшное колдовство!
Очередной неровный круг вдоль непреодолимой границы. С тем же результатом.
Солнце клонилось к закату, окрашивая мир в зеленоватый пурпур. Свет здесь был неправильный, и солнце неправильное, и всё вокруг тоже было неправильное. Два круга уже прошло, но привыкнуть так и не смог. Чужой мир. Чужое солнце. Провались оно всё.
Нашёл и подобрал металлический штырь. Штырь когда-то давно вывалился из обветшавшей ограды, идущей вдоль кустов по склону, до которых так и не смог добраться: невидимая магическая стена не сдавалась. Хоть какое-то оружие. Не нож, но страшное оружие в руках того, кто умеет…
За огромным обомшелым валуном кто-то плакал. Скулил, как потерянный детёныш животного, если точнее. Может, вправду детёныш. Люди такие звуки не издают. Но за камнем обнаружилась вдруг та девочка из подвала. Она стояла на коленях, и, держа в руках большую рыбу, со всхлипами терзала её, а рядом лежало ещё две или три окровавленные рыбины.
Она услышала шаги, у всех тварей чуткий слух. Вскинула голову, оскалилась. Тёмная рыбья кровь капала с клыков, стекала по подбородку. Сейчас бросится! Вот прямо сейчас. Пленник перехватил штырь поудобнее. Но маленькая тварь не набросилась.
Она обхватила себя руками за плечи, закрыла глаза и выдавила с мукой в голосе:
— Уйди, желтоголовый. Уйди, пока живой!
Тогда он вспомнил, что говорил тогда её старший. Что ей станет плохо на закате. Закат ещё не начался толком, но ей вправду было очень плохо. Исходящие от неё муки голода были настолько сильны, что у самого подвело желудок, а мысли поневоле свернули на свежепрожаренное мясо, которое так хорошо идёт под бутылку солнечного. У костра с друзьями. Или дома на званом ужине. Или…
— Уйди, — всхлипнула тварь снова. — Уйди или уж убей! Не стой там, не стой над душой.
Как будто у тварей есть душа. Впрочем, у этой пока есть. И убить её в самом деле станет благом. Для неё же. Что за радость жить кровососущей тварью? Он уже шагнул, занося штырь для удара, но на горле будто сомкнулись вдруг ледяные пальцы и жестоко стиснули, перекрывая ход кислороду. Руки разжались сами, и штырь громко брякнул по камням.
Старшая тварь возникла словно из воздуха. Мгновение назад его не было, а сейчас есть. От его взгляда тело звенело, отказываясь подчиняться, и оставалась только бессильная бешеная ярость от того, что невозможно вломить скотине между глаз так, чтобы тут же и кончился. Что он сделает сейчас? Убьёт? Сожрёт заживо? Заставит жрать несчастную девочку?
Но девочку заставлять никто не стал. Её подняли на ноги, обняли, утешая. Трогательно. Если не чувствовать, не видеть, не воспринимать ауры. Мёртвый тусклый кокон у старшего, наполовину живой у младшей.
— Пойдём, — сказал старший девочке. — Пойдём, я нашёл тебе замену…