Я мечтаю об океане.

Но не об арктическом. Не о том, который находится прямо здесь, в Норвегии, с его тесными пенистыми волнами, постоянно разбивающимися о берега архипелага Шпицберген. Возможно, это немного несправедливо с моей стороны: Баренцево море вполне достойно того, чтобы о нем мечтать. Как и его плавающие айсберги и негостеприимные берега вечной мерзлоты. Вокруг меня только суровая, лазурная красота, и если это место, где я умру, одинокая, дрожащая, в синяках и чертовски голодная… что ж, у меня нет причин злиться.

В конце концов, синий всегда был моим любимым цветом.

И все же, сны, кажется, не согласны с этим. Я лежу здесь, в полусонном, полубессознательном состоянии. Я чувствую, как мое тело отдает драгоценные градусы тепла. Я наблюдаю, как ультрафиолетовый утренний свет проникает внутрь расщелины, в которой я оказалась несколько часов назад, и единственный океан, о котором я могу мечтать, — это океан на Марсе.

— Доктор Арройо? Вы меня слышите?

Я хочу сказать, что все это почти смешно. Я ученый НАСА. У меня докторская степень по аэрокосмической технике и несколько публикаций в области планетарной геологии. В любой момент времени мой мозг представляет собой беспорядочный водоворот шальных мыслей о массивном вулканизме, динамике кристаллической жидкости и о том, какое именно противорадиационное оборудование необходимо для основания средней человеческой колонии на Kepler–452b. Обещаю, я не тщеславна, когда говорю, что знаю о Марсе практически все, что только можно знать. Включая тот факт, что на нем нет океанов, а идея о том, что они когда — либо были, вызывает много споров среди ученых.

Так что, да. Мои околосмертные сны смешны и научно неточны. Я бы посмеялась над этим, но у меня растянута лодыжка, и я нахожусь примерно в десяти футах под землей. Лучше поберечь силы для того, что меня ждет. Я никогда не верила в загробную жизнь, но кто знает? Лучше подстраховаться.

— Доктор Арройо, вы слышите?

Проблема в том, что он зовет меня, этот несуществующий океан на Марсе. Я чувствую его притяжение глубоко в животе, и он согревает меня даже здесь, на ледяной оконечности мира. Его бирюзовые воды и береговые линии с ржавым оттенком находятся примерно в 200 миллионах километров от места, где я умру и сгнию, но я не могу избавиться от ощущения, что они хотят, чтобы я была ближе. Есть океан, сеть оврагов, целая гигантская планета, полная оксида железа, и все они взывают ко мне. Просят меня сдаться. Наклониться. Отпустить.

— Доктор Арройо.

А еще есть голоса. Случайные, неправдоподобные голоса из моего прошлого. Ну, хорошо: голос. Он всегда один и тот же, глубокий и грохочущий, без заметного акцента и с хорошо произносимыми согласными. Должна сказать, я не особо против этого. Я не уверена, почему мой мозг решил навязать его мне именно сейчас, учитывая, что он принадлежит кому — то, кто мне не очень нравится — кому — то, кто мне может нравиться еще меньше — но это довольно хороший голос. A+. Стоит послушать в ситуации "двери смерти". Даже несмотря на то, что Йен Флойд был тем, кто никогда не хотел, чтобы я вообще приехала сюда, на Шпицберген. Даже если в последний раз, когда мы были вместе, он был упрямым, и недобрым, и неразумным, а сейчас он кажется только…

— Ханна.

Близко. Это действительно Йен Флойд? Звучит близко?