- Сволочи, - прорычал лейтенант Ральф Питерсон, когда очередная пуля выбила крошку у камня, за которым он прятался. Густая цепь афганцев пыталась пробиться к вершине холма, на которой закрепилась горстка "красных мундиров". Лейтенант отстреливался через раз, сберегая патроны.
- Дейв, - позвал он одного из солдат, - проверь подсумки убитых. Все, что найдешь, тащи сюда.
- Я уже проверял сэр, - ответил тот, - но боеприпасов больше нет. У меня осталось три патрона. У сержанта Мелоуна положение не лучше.
- Черт, - произнес Питерсон. - Ничего, подождем, пока эти твари приблизятся, и уж тогда стреляем наверняка.
Внизу слышались гортанные крики атакующих, которые с яростью фанатиков перли вверх, пытаясь добраться до англичан. Ральф прицелился в силуэт, который возник в двадцати шагах среди тучи пыли и выстрелил. Силуэт исчез. Но вслед за упавшим, по склону поднимался другой. Этого успел остановить Дейв, который залег за соседним валуном. Но еще через мгновение его самого настигла пуля. Туземцы стреляли на удивление метко, а их длинноствольные ружья позволяли прицельно стрелять со ста шагов. Из полуразрушенного дома выскочили два солдата и быстренько оттащили его вовнутрь. Выстрелы затихли. Еще одна атака захлебнулась. Лейтенант оглянулся вокруг. Весь холм оказался усеян красными мундирами.
- Мелоун, посчитай, сколько нас осталось, - скомандовал он.
Через минуту к нему подполз сержант и доложил, что на ногах осталось двадцать два человека и менее сотни патронов. Все, что осталось от их сорок четвертого полка.
А ведь поначалу поход казался увеселительной прогулкой. Никто не ожидал трудностей. Напротив, британская армия, состоящая по большей части из индусов под руководством генерала Эльфинстона довольно легко овладела важнейшими городами этой горной страны. А как же иначе? Что эти дикари могли противопоставить европейской тактике и артиллерии? Поэтому поход в Афганистан воспринимался как еще одна карательная экспедиция против туземцев, после которой можно всласть пограбить и спокойно устроиться гарнизоном в каком либо захолустье. Но эти нищие пуштунские племена оказались на редкость упорными, и спокойной жизни у Ральфа Питерсона не получилось.
Афганцы резали неверных везде, где это представлялось возможным, и заперли перевалы, которые вели в Индию. А в ноябре в Кабуле вспыхнуло восстание. Толпа буквально разорвала на части английскую миссию в в городе и осадила Шах-Шуджу - британского ставленника, в городской цитадели. Генерал Эльфистон оказался нерешительным, да и сделать ничего не мог, потому как под знамя борьбы с неверными собрались десятки тысяч воинов, горящих желанием отомстить. Их не могли остановить ни ружейные залпы, ни картечь.
За эти два года англичане успели привезти из Индии свои семьи и слуг, что превратило английский лагерь в подобие табора. Это сыграло свою роковую роль, превратив отступление отряда в резню. Войска с боем отступали по дороге на Джелалабад под непрестанным натиском разъяренных туземцев. Зима в этих горных краях суровая и люди, обессиленные от недостатка еды и мороза, становились легкой добычей. Растянутая колонна из отступающих солдат и гражданских быстро таяла, оставляя за собой ужасный след: зарезанные или окоченевшие от мороза трупы.
Лейтенант Питерсон с горсткой товарищей из сорок четвертого полка - это все что осталось от некогда мощной армии. Единственные кто уцелел после этого кровавого пути. Но недалеко от Джелалабада их путь перерезали повстанцы. Их оказалось много, очень много. Море разноцветных халатов и тюрбанов окружили невысокий холм, где укрепились остатки "красных мундиров". Питерсон оказался старшим по званию среди этой кучки храбрецов. Они знали, что это их последний бой, но решили не сдаваться.
После нескольких минут затишья опять раздались выстрелы. Пуштуны с фанатичным упорством пытались взобраться на холм, чтобы завершить расправу. Солдаты, подпустив атакующих поближе, разрядили свои ружья практически в упор. Но афганцы давили массой, и за десять минут последние патроны были отстреляны. Эти последние залпы вновь заставили пуштунов отойти, дав "красным мундирам" небольшую передышку.
- Мелоун, созывай всех ко мне, - скомандовал лейтенант. Сержант, мундир которого был весь изорван, побежал исполнять приказание. Через минуту из полуразрушенных домов вышли семнадцать человек и построились в шеренгу. Половина из них была изранена. Некоторых успели перебинтовать на скорую руку, другие стояли, покачиваясь и опираясь на свои ружья. Питерсон оглядел небольшой строй и сказал:
- Вот и все. Мы храбро повоевали, но неприятелей оказалось слишком много. Но мы не уроним чести солдат Ее Величества. Поэтому, господа, в атаку. Покажем этим туземцам чего мы стоим. С этими словами он покрепче взял свое ружье и проверил, как сидит штык. Солдаты построились в небольшую колонну среди разрушенных стен, ожидая приказа.
- За мной, - скомандовал лейтенант и "красные мундиры" с яростью обреченных бросились по склону холма на врага. Пуштуны поначалу опешили от неожиданного натиска, но через несколько мгновений, придя в себя, набросились на горстку англичан, и те исчезли в разноцветно пыльной человеческой массе. Через минуту все было кончено, и лишь радостные выкрики повстанцев оглашали окрестности.
Из шестнадцати тысяч человек, выступивших из-под Кабула, уцелел единственный человек - доктор Брайден, который израненный и совершенно истомлённый голодом, добрался до Джелалабада. Так бесславно закончилась эта авантюра.
Ровно в пять утра раздался протяжный призыв муэдзина на молитву. Стамбул оживал. Несмотря на сумерки, на улице уже слышался топот ног и скрип повозок. Купцы, после короткой молитвы спешили завести товар со складов в лавки, а крестьяне спешили на рынок, чтобы поскорее продать свой урожай. Город вырос на торговле, и на его базарах и в харчевнях звучали десятки различных языков, в том числе и русская речь. После заключения Аккерманской конвенции Махмуд II дозволил русским купцам открыть подворье, которое за десятилетие превратилось в небольшой квартал с множеством складов, гостиниц, харчевен, где можно было отведать русских блинов и кваса. Подворье могло похвастаться даже небольшой, белокаменной церквушкой в честь святителя Николая.
К русским османы относились настороженно. Как-никак, а вековые враги. Но после того как император Николай помог отцу нынешнего султана Абдул-Меджида в его борьбе против Али-Мухамеда*, этот настрой немного изменился. В отличие от англичан и французов, русские не предпринимали враждебных действий против Турции и не пытались влиять на внутреннюю политику империи. Вдобавок цены на металлы, паровые котлы и пшеницу у северного соседа оказались ниже, чем у западноевропейских или американских конкурентов. Поэтому неудивительно, что первую железную дорогу и первый телеграф проложили именно русские. Впрочем, это не мешало нынешнему султану приютить у себя врагов Российской империи, которые бежали сюда после поражения в Кавказской войне. Самым знаменитым из них являлся Шамиль - личность легендарная и почитаемая в мусульманском мире.
После замирения Чечни и Дагестана, имаму с десятком приверженцев удалось ускользнуть в Турцию. На время он затих и даже совершил хадж в Мекку. Но он оставался символом в глазах непримиримых, тех, кто хотел положить свою жизнь в борьбе с неверными. Поэтому, неудивительно, что через два года вокруг Шамиля стали сплачиваться силы, состоящие из религиозных фанатиков и наемников, которые проникали на Кавказ для продолжения партизанской войны. Под это благое дело нашлись спонсоры, кошельки которых находились в Стамбуле и в Лондоне. В Москве же стало ясно, что повторное появление Шамиля на Кавказе, лишь дело времени, а допустить этого никак нельзя.
Когда в это, по обыкновению суетное раннее утро османской столицы, раздался стук в дверь, Василий Андреевич Готхард уже оделся и ждал посетителя, попивая утренний кофе. За неделю, проведенную в Стамбуле, капитан пристрастился к этому напитку и теперь с удовольствием смаковал его крепкий, горьковатый вкус.