Забавно работает человеческая память. Детство вспоминается какими-то яркими эпизодами. Вот мы с моим ровесником Мукаешом, четырехлетним шорцем, вооружившись палками, осторожно крадемся к нам в ограду. Там хозяйничает наш враг — здоровенный, разноцветный петух. Он ходит по двору, громко квохчет, сзывая кур и зорко следит за воротами. По какой-то причине петух на дух не переносит маленького шорца, а мне достается от него видимо за компанию, иначе, чем объяснить, что когда я один петух не обращает на меня никого внимания, а стоит Мукаешу присоединится ко мне, как тут же нам обоим достается на орехи.

Вот мы входим в ворота и тихонько пробираемся к крыльцу. Мы заранее договорились, как будем палками лупить зловредную птицу, и даже потренировались на кустах крапивы. Молодая крапива покорно сникла под ударами наших мечей, что вселяло в нас не шуточную надежду на успех в войне.

Петух дождался, когда мы выйдем на середину двора и, с орлиным клекотом, ринулся в бой. Мукаеш не выдерживает и, бросив оружие, пытается малодушно сбежать. Но не тут то было; петух догоняет его и, подпрыгнув, клюет в темечко. Мукаеш тоже не прост, наученный горьким опытом, он заранее надел на голову, в качестве шлема, зимнюю шапку, и отделался бы легким испугом, но споткнулся и упал, чем враг молниеносно и воспользовался. Он накинулся на поверженного батыра, стараясь побольнее клюнуть или ударить шпорами.

Я пытаюсь спасти друга и нападаю на петуха, размахивая палкой, и тут же получаю ответку. Петух быстр, яростен и беспощаден, он успевает несколько раз пребольно клюнуть меня, прежде чем, бросив мешающую палку, я, вслед за Мукаешом, выбегаю за ворота. Петух, изгнав вражескую армию, гордо прошелся по двору, красуясь перед курами. Мы же избитые и униженные, глотаем горькие слезы поражения. Немного отойдя от стресса и успокоившись, снова начинаем лелеять мстительные замыслы. А на крыльце катается от смеха мой старший брат.

Или вот другой эпизод. Мы — мальчишки поселка с названием «Аптаза» надевши сапоги и ботинки, идем на «Разрез» бить змей и есть землянику. В поселке геологической партии нас всего четверо в возрасте от шести до девяти лет. Есть еще несколько девчонок, но они с нами не водятся.

«Разрезом» называется рукотворный овраг, с треугольной дырой в стенке. Здесь в начале века мыли золото, а сейчас росла ядреная земляника и водилось множество змей. Они грелись на камнях и прятались в норах при нашем появлении. Погоняв змей и поев земляники, мы, пошарившись в кустах, густо росших по берегу речушки, которая как и поселок тоже называлась Аптазой, нашли золотоискательский лоток и лопату. В лотке блестела желтая песчинка, специально оставленная очередным старателем, периодически наведавшимся на заброшенный прииск.

Набрав в лоток песка и гальки, промыли породу. Проделав эту операцию еще раза три, намыли всего несколько золотых песчинок. Оставили их в лотке, а лоток с лопатой положили на место и пошли домой довольные проведенным временем.

И третий эпизод. Мне уже восемь лет и осенью пойду во второй класс школы, которая находится в трех километрах от нашего поселка. Но поселка как такового уже нет. Избы остались, но стоят пустые — все разъехались. Геологи видимо закончили свои изыскания и весь июль вывозили буровое оборудование, склады и двигатель с генератором — нашу электростанцию. Для этого пригнали два бульдозера, которые проделали дорогу для грузовиков.

Всего две семьи оставались на зиму в поселке. Мы и семья Прохоровых с сыном Мишкой, которого все называли почему-то, Минькой. Родители мои никак не могли решить куда ехать; в Таштагол, где проживали родственники отца или в Барнаул где жили две сестры матери. Родители Миньки были из старообрядцев и, похоже, тоже не спешили с переездом. Так что вся деревня была в нашем распоряжении.

Первое время, мы ходили по поселку заглядывали в незапертые дома. В брошенных домах ничего интересного не было. В бывшей конторе валялись на грязном полу какие-то бумаги. Были здесь и геологические образцы, в виде каменных цилиндров аккуратно сложенных в деревянные ящики и просто небрежно брошенных на пол. В бывшем клубе тоже не было для нас ничего интересного: валялись те же образцы, да висела на стене прошлогодняя стенгазета. Правда, в углу среди хлама нашлось несколько блестящих шаров от большого подшипника. Их использовали в качестве биллиардных, вместо родных, утерянных видимо еще в незапамятные времена. Вот и вся наша добыча.

Минькин отец, видя наше неприкаянное состояние, решил занять нас полезным трудом. Он вытесал небольшой лоток и предложил нам пойти на разрез и намыть золота. Мы с энтузиазмом откликнулись на призыв и, прихватив лоток, лопату и тяпку, отправились совершать трудовой подвиг.

Придя на место, поспорили о том, где начать промывку. Ни мне ни Миньке лезть в воду не хотелось, потому что промывая песок в речке непременно вымокнешь. Поискавши, решили, что маленький ручеек, вытекающий из шахты — треугольной дыры в стене оврага, вполне нам подходит. Зачерпнули рядом с ручейком несколько лопат песка, галек и глины положили все это в лоток и стали промывать, гоняя тяпкой по лотку воду. Когда в лотке песка осталось немного, Минька взял его в руки и, как заправский старатель, стал смывать песок. Вот он смыл последнюю горсть, и в ложбинке лотка заблестело несколько желтых песчинок, а в уголке притулился здоровенный желтый таракан — самородок весом грамма три.

Поорав и поплясав от радости мы в течении следующих минут сорока добыли еще два, похожих на зловредных домашних насекомых, самородка. После чего трудовой порыв в нас резко угас. Минька завернул добычу в тряпочку и засунул в карман. Желтые песчинки мы даже не стали выбирать из лотка.

Оставив на месте лоток и лопату с тяпкой, пошли на берег Аптазы, поискать черную смородину. Смородину красную, которую здесь называли кислицей, искать было не надо. Весь склон горы на противоположном берегу зарос ею. Ягод было так много, что когда выпадал первый снег, то противоположный склон был красно-белым. А вот сладкой черной смородины было мало и росла она только на берегу.

Мы поели смородины, потом погоняли полосатого бурундука, который не слишком нас боялся и с неохотой убегал, возмущенно попискивая. Потом увидели здоровенную змею, от которой сами благополучно удрали, тем более, что мы ей были и на фиг не нужны, она ползла по своим змеиным делам.

Наконец, усталые и проголодавшиеся пошли домой. Я помог, другу донести лопату с тяпкой и договорившись завтра продолжить старательские дела, мы разбежались по домам.

Но на следующий день на разрез мы не попали. Минькин отец, прихватив наши орудия труда, недели полторы с утра и до вечера горбатился на пресловутом ручейке. Только начавшиеся дожди сбили с него старательский зуд. Сколько золото он намыл было неизвестно. Об этом он никому не рассказывал. Да и никто его об этом и не спрашивал.

А потом мы пошли в школу.