– Наверное, ищет вас. Мое расписание он знает.
Ок Сынхэ ответила на звонок. В трубке тут же раздался шквал нецензурной брани. У Сынхэ заложило уши, и она скорчила гримасу.
– Как ты смеешь настраивать против меня Санхи?!
Муж не имел права так с ней разговаривать.
– Хочешь свести меня в могилу?!
– А почему бы и нет? – отрезала Сынхэ, устав слушать его крики.
Она вспоминала двадцать шесть лет супружеской жизни, проведенные бок о бок с этим человеком. По щекам потекли слезы. Сбросив звонок, она сжала телефон в руке и сказала адвокату, что сделает еще один звонок.
На следующий день Ёну снова приехала в тюрьму: накануне ей позвонила Ок Сынхэ и попросила о встрече. Женщина выглядела еще более истощенной, чем два дня назад. Но Ёну все равно решила держаться с ней холодно.
– Ма Чжинтхэ рассказал вам правду?
Ок Сынхэ подняла на Ёну уставшие глаза. Она казалась постаревшей на несколько лет.
– Ты выиграла, я проиграла. – Она просто хотела побыстрее с этим покончить. – Я отозвала апелляцию.
Ёну удивленно посмотрела на Сынхэ.
– Я не буду извиняться. Я все еще злюсь на тебя за то, что ты сделала, – сухо сказала женщина. – Если бы ты была быстрее, если бы позвонила в скорую, наши жизни были бы другими.
Эти слова ранили Ёну, но она понимала, что нельзя позволять сожалениям о прошлом контролировать свою жизнь. В тот день она сделала все возможное, чтобы помочь Ок Сынхэ и привлечь к ней внимание ее мужа, хотя рисковала быть пойманной и могла оказаться в полицейском участке, а не на холме. Ей вспомнились слова Златика:
«Все не могут быть счастливы».
Ёну на мгновение закрыла глаза, но из раздумий ее вырвал голос Ок Сынхэ:
– Так ты можешь путешествовать во времени?
Она открыла глаза и посмотрела на Ок Сынхэ. Влажные глаза женщины смотрели на нее с отчаянием. Прямо как двадцать один год назад.
– Отправь меня в прошлое, – захлебываясь слезами, попросила она. – На двадцать один год, нет, на двадцать семь лет назад. Верни меня в то время, когда я еще не вышла замуж… – Лицо женщины исказилось, в ее душе бурлили эмоции.
Ёну жалела ее, хотя и странно было сочувствовать той, кто столько лет над ней издевался.