— Вообще, то, что ты сказал — примитивно и глупо, но в твоем случае сойдет за оригинальную мысль.

— Ты хочешь войны со мной, Воронова?

— Боже упаси, — усмехаюсь (хорошо бы не криво), — с дураками не воюют.

— Имей в виду, ты пожалеешь.

— Даже не представляю на что у тебя может хватить фантазии, да мне и не интересно.

Радецкий ничего мне не ответил, только усмехнулся — гаденько так, что я сама не сдержала примитивную гримасу. Мы больше не разговаривали. До конца пары он вел себя предельно тихо, даже отсел на самый край лавочки, чем только порадовал меня.

А вот Ире явно приходилось нелегко. Я периодически косилась в их сторону, и каждый раз этот белобрысый кретин что-то втирал моей новой знакомой, вгоняя ее в еще большую, хотя казалось, что больше уже некуда, краску. Когда лекция кончилась, Ира сорвалась с места и ломанулась через сидящих студентов к выходу. Я нашла ее в коридоре в небольшом пустом закутке — она стояла у окна и смотрела куда-то на вузовскую свалку, что образовалась на заднем дворе.

— Эй, ты чего? — мягко зову ее.

— Ой, Вера, — тяжело выдыхает она, — я, наверное, попала.

Ира медленно поворачивается, и я замечаю тонкие дорожки слез на ее щеках.

— Ну что случилось?

— Мартынов сказал, что тетрадь не вернет, если я с ним не встречусь.

— Встречусь в смысле…

— В коромысле! — закричала Ирка, хлобыстнув сумкой об пол.

— Да сдалась тебе эта тетрадь? Второй день учимся. Купим новую, лекции перепишешь и все.

Я искренне не понимала сути проблемы, а тем более из-за чего Ира так переживает и почему вообще берет в голову такие абсурдные предложения.

— Вер, там не лекции. Это моя тетрадь… Ну, личная, понимаешь? — говорит и смотрит так преданно, как побитый щенок.

— Дневник что ли? — догадываюсь я, — а зачем ты ее на лекции-то достала?

— Да я тетрадь забыла лекционную, а у меня она сама знаешь, одна на все предметы, ну и решила в этой написать. Ну кто же знал-то, Вер?

— Ну и чего говорил тебе этот белобрысый хорек?