— Могу пройти? — вежливо интересуюсь, застряв между двумя пришибленными.

— Конечно, я что, не даю?

Я вскипаю от мерзкой ухмылки, появившейся на его лице. Решаю, что со своей стороны сделала достаточно для того, чтобы не начинать конфликт, но если уж вторая сторона против, то это не моя проблема. То, что я задумала грозит аукнуться мне нервным срывом, руки уже трясутся, и сердце колотится, как бешеное, но отступать не хочу. Поэтому, будучи повернутой лицом к сидящим, и убедившись, что преподаватель снова ищет что-то в своих документах, не обращая на меня внимания, смело кладу ладони на плечи Марка, а ногу перекидываю так, чтобы опереться коленкой аккурат между его бедер. Подтягиваюсь и все эти три секунды неотрывно смотрю в его глаза, где зрачки расширились до небывалых размеров. Он явно поражен (да что уж там, я сама в шоке). Настолько, что, когда я переставляю ноги, сознательно придвигаясь к нему еще теснее, его огненные ладони вероятно рефлекторно поддерживают меня за талию. Выбираюсь в проход, напоследок невзначай проведя ладонью по его плечу, и как ни в чем не бывало спускаюсь к преподавателю.

Я изо всех сил стараюсь идти ровно и не обращать внимания на трясущиеся колени, которые в любой момент могут дрогнуть от того волнения, что бушует во мне. Еще и кожа горит в том месте, где он меня лапнул — как будто кочергой метку поставили, ей Богу. Я чувствую его взгляд, слышу смешки и перешептывания однокурсников, борюсь с сильным головокружением, но иду, старательно показывая свою «уверенность».

— Возьмите, — преподаватель протягивает мне методичку, — занимайтесь по моей, у нас ведь все на счет, печатать для Вас уже не будут, — в его голосе сквозит явная печаль по этому поводу.

— Спасибо, — тяну руку и с ужасом понимаю, что она трясется, как осиновый лист. Забираю методичку и быстро прижимаю ее к себе, чтобы никто не заметил дрожи.

— Присаживайтесь и начнем!

Вернувшись к своему ряду, я вижу, что Мартынов сдвинулся на мое место ближе к Ире, а бедная девочка сидит натянутая, как струна, с безумным румянцем на щеках. Она сильно волновалась, и мне показалось, что даже ее рыжие волосы приобрели более багровый оттенок. Я попытаюсь ей помочь, но сначала нужно решить свою проблему.

— Позволишь? — обращаюсь я к Радецкому, — или мне повторить?

Он не отвечает, только одаривает тяжелым хмурым взглядом и, о чудо, встает со своего места, чтобы пропустить.

— Прости, это мое место, — говорю уже блондину.

— Тут не подписано, — бросает он мне.

Мне-то не принципиально с каким из двоих придурков рядом сидеть — и так состояние на грани обморочного, а вот Ира смотрит на меня через его плечо, как утопающий на спасательный круг. Ну что я могу? Подраться мне с ним что ли? Преподаватель снова заинтересовался нами, и пока он ничего не сказал, я вынуждена принять это маленькое поражение и сесть. Рядом садится Радецкий, а мне вдруг становится тяжело дышать. Как вообще мы будем сидеть полтора часа? А бедная Ира?

Егор клонится к ней и что-то говорит, Ира слушает, а ее пальцы при этом начинают сжиматься в кулачки. Она качает головой, Егор говорит что-то еще, в его руках оказывается Иркина тетрадь, и он зачем-то трясет ею перед ее лицом.

— Значит, работаешь на публику, — я едва не подпрыгиваю от непривычно томного голоса Марка.

Я упустила момент, когда он наклонился ко мне, а теперь его губы почти касаются моего уха. По телу моментально проходит ледяная волна, но я не даю страху поглотить мой разум, выдыхаю, поворачиваюсь к обнаглевшему одногруппнику и произношу почти в самые губы:

— Ты решил меня таким образом осадить? Ну и как? Приятно было?

— От чего? От твоих лап на мне? — он отстранился, презрительно фыркнув.

— Ну не только мои лапы оказались не в том месте, — намекаю я.

— Ворона, ты не настолько красивая, чтобы мне хамить.