— На самом деле я не твой брат, — наконец прошептал ты. — Вот почему.

Наверное, ты ждал, что я отвечу, ты дал мне время сто раз опровергнуть это, но я молчала, и ты пожал плечами.

— Значит, это все были сказки. Выдумки.

Ты выплюнул веточку. Твое лицо было совершенно непроницаемым и чужим, надо было знать тебя так же хорошо, как я, чтобы понять, как упорно ты боролся со слезами, чтобы услышать те слова, которые ты запрещал себе произнести, — «как ты могла»…

Ты резко встал. Я подумала, что ты хочешь уйти вот так, не сказав ни слова, и не было ли самым страшным способом наказать меня — это отдать тебя им. Я напрасно стучала бы в стекла машины, увозившей тебя, а в дни посещений я бы сидела в вестибюле твоей больницы, каждые выходные с сумками, полным апельсинов и конфет, только для того, чтобы в очередной раз услышать, что ты не хочешь меня видеть. Мне уже виделась эта пустая, пустая жизнь, и я бросилась к тебе, чтобы удержать.

— Это были не выдумки, — в отчаянии закричала я. — Ты всегда был со мной. Да, это правда, тебя не было раньше, как я рассказывала тебе, как я сама верила, и все-таки ты был там, ну как тебе объяснить: когда я обнимала свою куклу, я обнимала тебя, и вся эта нежность, которую я чувствовала в ней, это все был ты, я бы умерла, если бы всего этого не было.

Тогда твое лицо вспыхнуло, а в глазах снова зажегся тот же блеск, который я видела в последние дни, то же полное доверие, та же убежденность, что и у меня.

— Хочешь, я расскажу тебе? Я давно все понял. Эта история про брата и про все это, я все понял. Просто я думал, нам хватит того, что я буду верить в это, так же как ты. И я поверил, я клянусь тебе, я поверил.

И, как однажды Мелих, ты спросил умоляющим голосом:

— Значит, этого недостаточно?

— Нет, — тихо ответила я, — нет. Конечно, достаточно.

И, смотря на тебя, я понимала, что теперь все будет по-другому: нам удалось изменить прошлое, в моих воспоминаниях я больше не буду одна, и ты в своих воспоминаниях больше никогда не будешь один, и никто больше не сможет разлучить девочку в толстых очках, боявшуюся поднять глаза, и мальчика, отказывавшегося складывать слова из вермишели в супе.

И тогда ты улыбнулся с выражением безмерного облегчения. Ты подошел ко мне и прижался лбом к моему лбу.

— Но ведь это не прощание, правда? — прошептал ты.

— Нет, Нело, нет, — безнадежно ответила я, — нет, конечно, это не прощание.

— Скажи мне, что мы никогда не потеряем друг друга, — добавил ты.

И я прошептала:

— Никогда, никогда.

Ты закрыл глаза, я чувствовала твое дыхание на своей щеке. Мне казалось, что я слышу что-то там, на опушке леса, видимо, ты тоже что-то услышал, потому что поднял голову. Вдруг с тревожным криком взлетела птица, и шум стал более отчетливым: звук шагов, сломанных веток, шепот, потом раздался голос Клэр, звавшей тебя по имени.

— Он идет, — крикнула я. — Он идет, не приближайтесь.