Выполнить свой собственный приказ мне так и не удалось, да и с остальными — та же история. Часа в четыре ночи ожил стоящий на полу в изголовье кровати «Кенвуд» и голосом часового с внутренней стоянки доложил о том, что без меня там — никак. Интересно, что ж там такого приключилось? Быстро, словно солдат по команде «сорок пять секунд — подъем», вскакиваю, влезаю в «горку» и сапоги, подхватываю висящий на дужке койки ремень с кобурой, из которой торчит рукоять «стечкина» и, на ходу застегиваясь, топаю на выход.

А возле наших внедорожников, похоже, вот-вот потасовка вспыхнет, серьезная такая, без дураков. Если и не насмерть, то уж точно не до первой крови, а как минимум — до тяжких телесных… Наш часовой, отойдя чуть в сторонку, благоразумно занял политику «вооруженного нейтралитета», причем «вооруженного» в прямом смысле. Автоматическим оружием. А в паре шагов от него сверлят друг друга яростными взглядами Прохоров и Горелый. Владимир Сергеевич от гнева набычился, кровью налился — лицо аж бордовое, хоть прикуривай. Паша, наоборот, бледный, как смерть. Время от времени его ощутимо потряхивает, но явно не от страха, скорее — от переизбытка адреналина. Ох, ни фига себе, разошлись вы, горячие финские парни! Так, надо эту свару растаскивать, пока она в активную фазу не перешла, а то у них обоих руки как-то совсем нехорошо к оружию тянутся.

— А ну-ка ша, воины Аллаха, волки ислама!!! — гаркаю я чуть не во всю мощь легких.

Нормально вышло. Больше всего эта парочка мне сейчас напомнила двух воющих друг на друга помойных котов. Ну знаете, стоят, спины коромыслами гнут, усы и шерсть топорщат, шипят, вопят дурными голосами, а кто-нибудь добрый возьмет да и плеснет на них ведерко ледяной водички… Не приходилось такую картину наблюдать? Вот тут очень похоже было, разве что мява истерического не было и кто куда не киданулись, хоть и отпрянули в разные стороны.

— Ну, и какого рожна тут происходит?! — не сбавляю темпа я. — Ишь, придумали, возле моей техники дуэли устраивать! Они, значит, два красивых парня, друг дружку завалят к чертовой матери, а мне потом за свой счет пулевые дыры в бортах латать и покрышки с камерами заклеивать. А не пошли бы вы оба отселя, резкие мои?! На хер с пляжу, кому сказал!!!

О, похоже, окончательно в себя пришли. Молнии глазами уже не мечут, да и физиономии у обоих понемногу нормальный цвет приобретать начали. И то хлеб.

— Очухались? Палить во все стороны передумали? Уже хорошо. Так какого черта тут вообще происходит, мне объяснит кто-нибудь?

Говорить они начали одновременно. Перебивая, а иногда и пытаясь просто переорать друг дружку, ну и без добрых пожеланий матушкам и прочей родни обоих, понятное дело, тоже не обходится. Гвалт, конечно, стоит еще тот. Как бы кто из постояльцев в нас чем-нибудь тяжелым не запустил за такой-то полуночный концерт. Зато ситуация более-менее проясняется. Примерно полчаса назад в Нефтянку пришкандыбала разбитая чуть не в хлам, крепко побитая пулями машина. Судя по словам Прохорова — личное транспортное средство старшего какого-то отдаленного хутора. За рулем — сопливый шкет лет пятнадцати, утверждающий, что на хутор напали выродни. Большая банда, рыл под сотню. И что хуторским срочно нужна помощь, потому как долго они такую толпу сдерживать не смогут. И вот теперь Прохоров просит меня о помощи, а Горелый его активно посылает по всем русским известному трехбуквенному адресу.

— Михаил, ты понимаешь, какая хрень, не управимся мы сами. У меня сейчас на всю Нефтянку и сотни стволов не наберется, — увещевает начальник здешней стражи. — И всех разом я отсюда увести никак не могу, половину в лучшем случае, не больше. Вдруг там просто отвлекающий маневр? Да и то сказать, две трети из моих вояк — так себе. Одно дело в глухой обороне сидеть, со стен по залетным выродням постреливать, помощи ожидая, совсем другое — в чистом поле с ними воевать. И если пацан с численностью не напугал, то соотношение совсем для нас нехорошее выйдет. Один к двум, причем не в нашу пользу соотношение, ни разу не в нашу. А у тебя отряд, пулеметы, «броня» с «крупняками», опять же. Ты не думай, мы не на шару просим, заплатим. Просто этот хутор — не просто дальняя заимка в два домика. Там два десятка семей, бабы, дети. Мужиков и молодых парней тоже хватает, и оружие есть, но они как бойцы, еще хуже моих — крестьяне. Им лопата или плуг один черт привычнее автомата.

— Да какого хрена! — взвивается Горелый. — Нас Полковник завтра, вернее, уже сегодня ждет. А тут из-за какого-то щусенка, который батину машину угнал и полную околесицу про банду несет, все отменять? Да шел бы ты с такими идеями!

— Да сам иди, мурло бандитское! — снова начинает заводиться Прохоров. — Этот «щусенок» сюда пригнал на тачке, больше на решето похожей. По ней как минимум из четырех-пяти стволов отработали. И гнал он как сумасшедший, сцепление сжег начисто, задние рессоры сломал… Ай, какая разница, даже если б он сюда абсолютно целый прикатил! Это ж единственная их машина на всю общину, кто б ему на ней просто покататься дал? Да ему за саму идею ее угнать не то что руки, голову оторвали бы. Так что, не врет пацан. Мы ведь вас, защитничков, вашу мать, еще когда предупреждали, что на северо-востоке мелкие группы выродней все чаще видят? Еще когда просили хоть небольшие гарнизоны по дальним поселкам поставить? Что, сложно было полсотни бойцов да пяток пулеметов на пять деревень выделить?