Тут Волох не выдержал и снова покрыл сбежавших пехотинцев, Гитлера и всех его пособников долго и со всех возможных позиций.

Постепенно светало. Из Дубровки стрельба прекратилась, но ракеты еще взлетали.

Но чем светлее становилось, тем мне было все более не по себе. Опять накатило беспокойство и стали подрагивать руки. Во рту пересохло. Странно, во тьме не боялся, что кто-то втихаря подползет, а на свету начался мандраж. А что это за слово взводный говорил: «Нопасаран?!» Звучит как название лекарства. А, по телику рекламировали такое лекарство – «Новопассит» для успокоения нервов. Но это в моем времени, а здесь оно разве должно быть?

Я шепотом спросил Егора про это.

– А ты что, не знаешь эти слова? Это девиз испанских республиканцев! Он означает – они не пройдут! Враги, в смысле, не мы. Ах да, ваша Латвия испанцев не поддерживала, это Союз им помогал бороться со своими и приблудными фашистами.

Вот ведь хрень несусветная, чуть не лопухнулся! А уже расслабился и подумал, что все знаю!

Черта лысого! От злости на себя у меня даже мандраж прошел. А пока взводного не было (он вернулся в дот), я перемотал обмотку на левой ноге, ибо она сползла. Отчего-то у меня получается на правой ноге нормально, а вот на левой – похуже.

Появился Волох вместе с Моней. Вслед за ними пришел второй номер Бориса, Федя Калашников.

– Красноармеец Егорычев, берите у Калашникова коробку с дисками. Все за мной.

Волох двинулся по ходу сообщения (это его мы недавно углубляли по приказу комбата), за ним Моня с «дегтяревым», затем я с коробкой, а Федя пыхтел сзади нас. Куды ж это нас ведут?

Хоть я и недавно в армии, но уже понял, что любопытство в ней поощряется только иногда, так что пока лучше помолчать. Из хода сообщения мы вышли в лес и пошли куда-то на северо-запад. Но идти пришлось не очень далеко, мы вышли на поляну, битком набитую народом. Были там и знакомые лица из нашей роты, и другие, явно из пехоты. Пехотинцы выглядели более потрепанными, а части предметов снаряжения у них недоставало. Вместо двух положенных подсумков порой был лишь один, а гранаты они чаще открыто крепили на поясе, чем в гранатных сумках. Кое-кто носил малую лопатку открыто, без чехла, просто заткнув за пояс. Вообще я, кажется, видел, как так лопатку носили немцы на снимках из инета. А вот для чего они так делают? Взводный отправился на середину поляны, к кучке командиров, которые там явно совещались. Мы же устроились возле куста орешника и устроили перекур и обсуждение ситуации. Но о ситуации мы могли сказать только то, что нас куда-то привели и ждет нас что-то необычное. Федя высказал идею, что мы куда-то отходить будем, но его никто не поддержал. Моня возразил (вполне резонно), что отходить мы бы отходили все, и с вещмешками. Да и станковые пулеметы тоже бы взяли. Я, как обычно, от комментариев воздержался.

Уже было совсем светло. Вернулся Волох и скомандовал нам идти налево, за ним. Мы поднялись и переместились к большой группе людей из нашего батальона. Их было больше полусотни, а может, и больше. Но никого из офицеров – тьфу, опять я сбился! – командиров не было. Волох скомандовал подняться и построиться в две шеренги, что мы и выполнили. На других концах поляны народ тоже начали поднимать. К нашему строю подошла целая группа командиров. Такое впечатление, что я столько их одновременно не видел за месяц. И комбат, и комиссар, и ротный. Вот этих двух лейтенантов я не знаю, это Волох, вот это командир третьего взвода, а это – вот неожиданность! Наш оперуполномоченный. Его я не видел аж с присяги.

Комбат обратился к нам:

– Товарищи красноармейцы и младшие командиры! Нам предстоит выполнить ответственное задание командования! Надо выбить противника из деревни Дубровка и не дать немцам рассечь наши позиции надвое. От успеха нашей атаки зависит удержание позиций, которые мы возводили больше месяца. Надеюсь на вас, сынки!

А и правда, мы тут ему в сыновья годимся, комбату явно больше сорока. Следующим был комиссар батальона. У нас во взводе говорили, что он с завода «Большевик», начинал там работать молотобойцем. Среди рабочих еще при царе листовки распространял, за что его в тюрьму посадили, где он сидел до Февральской революции. Восставшие солдаты его освободили. А потом он при Керенском тоже в тюрьму попал, потому Октябрьскую революцию чуть не пропустил. В Гражданскую он воевал, только я не запомнил, против кого. Кажется, против Юденича.

– Товарищи солдаты! Да, не удивляйтесь, вы все – солдаты Революции. И за вашими спинами – колыбель этой самой Революции, город Ленинград. Там эта Революция родилась, свергла сначала царя, потом богатеев и дала нам возможность быть хозяевами своей страны. И примером для других людей, как нужно жить. Потому эту Революцию уже который раз пытаются потопить в крови. Сначала казаки Крымова, потом немцы Вильгельма, потом белоэстонцы, англичане, белый генерал Юденич, атаман Балахович, финны и прочая сволочь, которой наша Революция – кость в горле. И здесь вот – то самое место, где Юденич два раза был бит! Отсюда его армия окончательно убежала за границу, где перемерла от тифа в лагерях, куда их сунули благодарные за труды зарубежные хозяева! Вот так кончаются все те, кто посягнет на нашу Революцию! Смерть немецким захватчикам! Да здравствует наша победа! Да здравствует дело Ленина – Сталина!

Я чуть не заорал «Ура!». Соседи в строю – тоже.

– Товарищи командиры! Выводите взводы на рубеж атаки!

Это уже командует комбат.

Мы уходим еще левее и разворачиваемся в цепь по опушке леса. Впереди – эта самая Дубровка. До нее с полкилометра, и место открытое, только впереди, на лугу, стоит пара сарайчиков. Дома деревни мне плохо видно, могу разобрать, что часть из них разрушена. Кое-где над крышами – дымки.