– Извини, задумался. Так что?
– Подумай лучше о нем. Вдруг он уже не объявится.
– Кто? – не понял я.
– Преступник. Убийств больше не было, мы ничего не нашли, и он не дает о себе знать.
Я молчал. Что-то мешало мне с ней согласиться, но и возразить было нечего.
– Я беседовала с профессионалами. По другому делу, правда, насчет сумасшедшего из Мальмё. Но и о нашем убийце спросила тоже.
Меня даже пот прошиб. Она говорила о «нашем убийце», а я до сих пор не рассказал о письмах, которые получал по электронной почте.
– И что профессионалы?
– Преступник ставит своей целью наказание. Оно у него разное для женщин и мужчин. Первых он убивает, вторых оставляет жить опозоренными.
– Не думаю, что Томми Санделль чувствует себя опозоренным, – засомневался я.
– Но преступник-то этого не понимает. Обычно в таких случаях все идет по нарастающей: нагнетается жестокость убийств, они происходят все чаще. Но он пропал. Думаю, мы о нем больше не услышим.
– Не знаю. Будем надеяться.
– На этом давай закончим. Я стою посреди комнаты голая, и подо мной лужа.
Я плеснул себе коньяку и еще долго не мог заснуть, представляя Эву Монссон обнаженной после душа с мобильником в руке.
Лужа на полу была далеко не самой важной деталью картины, которую рисовало мое воображение.
Глава 17
Он ненавидел Копенгаген, тем не менее постоянно сюда возвращался.
Тому имелось много причин, но ни одна из них не была напрямую связана с городом. Он ненавидел Копенгаген и себя вместе с ним с тех самых пор, как его мать стала уезжать сюда к своим мужчинам. Он оставался дома один, смотрел в темноту и слушал доносящиеся снаружи звуки. Он боялся. Возвращения матери и всего, что происходило за стенами дома. Она пахла по́том, табаком, дешевым вином. И он инстинктивно чувствовал ее женское начало, хотя еще толком не знал, что такое женщина. Иногда она заявлялась в плохом настроении, кричала и бранилась.
Время от времени она брала его с собой – прогуляться в Тиволи, покататься на колесе обозрения и попить лимонада. Но до Тиволи они так ни разу и не добрались. Дело заканчивалось тем, что мать, поужинав очередной порцией пива, отправляла его спать в каком-нибудь грязном углу в Нюхавне. Он предпочел бы никогда не вспоминать всего этого.