У нас получилось замечательное интервью.
Томми Санделль вел себя как ребенок. Он не просто не замечал расставленных мной ловушек. Он будто обживал и украшал их на свое усмотрение и весьма комфортно в них себя чувствовал.
– Знаешь, что мне понравилось там больше всего? – спросил Томми.
– Гороховый суп, полагаю.
– Что ты имеешь в виду? – удивился он.
– В такого рода учреждениях, с кухнями общественного питания, его, как я слышал, особенно хорошо варят.
– Ради бога, у них есть машина, на которой подвозят все готовое.
– Мм… Тогда не знаю, – растерялся я, добавив про себя, что обеды, которые развозит машина, наверняка готовят на кухнях общественного питания.
– Распорядок дня, – неожиданно сказал Томми.
– Распорядок дня?
– Именно. Ранний завтрак, а потом я составлял список того, что хотел бы сделать за день. Большинство, Свенссон, требовало телевизор и видеоигры, а я… – ты не поверишь, но материала накопилось на двойной диск, – я брал в руки кисть… тоненькую такую кисточку или акустическую гитару, и – представляешь, Свенссон? – музыка, картины – все приходило ко мне само; давно уже я не испытывал ничего подобного.
Мне лень было напоминать ему, что двойные диски давно уже никто не выпускает.
– А потом был ланч и прогулка. И если возникало желание поговорить с каким-нибудь жуликом о выпивке, дури или просто о жизни, я мог это делать сколько угодно. Хотя в основном беседовал с адвокатом.
Томми Санделль потеребил подбородок и огляделся:
– Как ты думаешь, здесь можно взять пива?
– Ты же завязал!
– Ради всего святого, пиво не повредит. Ты знаешь, сколько всего я вытерпел, должно же быть хоть маленькое вознаграждение, бальзам на душу.
Чьен принес полулитровую бутылку «Мариестада».
Я расспрашивал Томми о том, каково это – сидеть в тюрьме в Истаде, но разговор все сильнее клонился в сторону одиночества и долгих ноябрьских вечеров.
Томми выпил почти две бутылки. Язык у него заплетался.