К себе в номер я вернулся совершенно потерянным. Включил ноутбук, заглянул в почту и увидел, что новых писем не поступало. Однако и то, что так расстроило меня утром, было на месте.
Почему ты не написал о порке?
Мне нечего было на это ответить.
Глава 7
Прошло больше месяца после убийства, за это время я еще не раз съездил из Стокгольма в Мальмё и обратно. Расследование продвинулось не слишком далеко. Убитую звали Юстина Каспршик, и она была уроженкой Польши – вот все, что удалось выяснить. Теперь я спрашивал себя: так ли трудно поляку произнести «Харри Свенссон», как мне «Юстина Каспршик»?
На установление личности жертвы ушло необыкновенно много времени.
Ее никто не хватился.
У нее ничего при себе не было: ни сумочки с водительскими правами или идентификационной картой, ни мобильного телефона, ни украшений.
Ее фотографии опубликовали все газеты, но не нашлось ни одного человека, способного объяснить, кто она и откуда, и даже сам Томми Санделль понятия не имел, с кем оказался в постели в ту ночь. Он все еще находился под стражей, но в ближайшее время его должны были отпустить за недостаточностью улик, если точнее – за полным их отсутствием.
Впрочем, криминалисты с самого начала заподозрили, что жертва происходит из восточноевропейской страны – на это указывали пломбы в ее зубах.
Лишь через пять недель пришло сообщение из полиции польского города Быдгоща, где женщину опознали по отпечаткам пальцев. Некогда Юстина Каспршик была задержана в тамошнем городском отеле по подозрению в совершении преступления против нравственности. В ту пору ей едва сравнялось девятнадцать.
В ее городе родился трековый мотогонщик Томаш Голлоб – это все, что я знал о Быдгоще.
И вот в двадцать шесть лет Юстина Каспршик умерла, так далеко от родины, в гостиничном номере, рядом с незнакомым мужчиной. И никому нет до нее дела.
После усердных поисков я вышел наконец на человека, неохотно признавшегося, что он ее брат. Мы обменялись несколькими фразами по телефону, мужчина не пожелал даже со мной встретиться. Что касается ее родителей, они ни слова не понимали по-английски.
– Мы честные люди, – сказал брат. – И давно забыли ту, о ком вы говорите.
Юстина жила в Копенгагене. На своей странице в Интернете представлялась как «эскорт-девушка».
Я люблю портовые города. В них всегда чувствую себя как дома. Нынешний Копенгаген мало походит на классический портовый город, однако в ходе расследования смерти Юстины мне не раз пришлось туда съездить.
В детстве Копенгаген казался мне большим и шумным. Он пах кофе, пряностями и вообще – едой. Он жил в своем ритме, дышал воздухом дальних стран и опасных приключений. Сегодня продуктовые лавки и пропахшие корицей кондитерские принадлежат жилищным кооперативам, а галереи, концертные залы, да и сам Нюхавн, превратились в ловушки для туристов. Еще совсем недавно Нюхавн слыл злачным местом, где толпились моряки и сутенеры, пьяницы и покрытые татуировками уголовники всех мастей. А из распахнутых окон и приоткрытых дверей призывно смотрели женщины. Я был слишком мал, чтобы понять, чего они хотели.
Теперь Копенгаген не тот, что раньше.