– Я могу лечь на диване, могу в машине или в ресторане, хоть просто здесь, на стуле. Наконец я могу взять такси до Хельсингборга…

– Хорошо, – перебила она. – Мне нужно позвонить.

И ушла с мобильником.

Она долго говорила с кем-то. Смеялась. Завершив разговор, сунула телефон в сумочку и вернулась к столу.

Села. Подняла бокал с мартини:

– За тебя, Харри Свенссон!

– За тебя, Бодиль Нильссон!

Я так растрогался, что, кажется, прослезился.

– Но у меня нет зубной щетки, – забеспокоилась она.

– У меня найдется неиспользованная.

– Я лягу на диване, если ты не против. Не хочу прогонять тебя с кровати. А Майя переночует у родителей, они будут рады. У папы в подвале что-то вроде домашнего кинотеатра, она будет смотреть фильмы, пока не заснет.

О муже по-прежнему ни слова. Зато я узнал, что ее дочь зовут Майей.

Симон принес нам две порции карпаччо с сырым яичным желтком и по бокалу красного калифорнийского, которое называется «десять минут на тракторе». Все, разумеется, бесплатно.

Потом была тушеная рыба по-литовски – с некоторых пор наше фирменное блюдо. Один повар уже четыре дня не выходил на работу, и Кшиштофас, мой напарник по грилю, получил возможность показать, на что он способен. Теперь ему не нужно было мешать раствор на стройке. Он трудился на кухне с утра до вечера и выглядел довольным.

Симон принес новозеландский совиньон-блан, а я все говорил и говорил. Я умолчал о попытке поджога моего дома, зато рассказал о чудаках в Сольвикене и его окрестностях: о братьях, которые живут друг с другом, о сестрах и братьях, которые живут друг с другом и не хотят обзаводиться собственными семьями. Наконец я опомнился:

– Я много болтаю?

– Ничего, – успокоила Бодиль. – Мне интересно.

– Я всегда завожусь, когда выпью слишком много кофе.

– Но ты не пил кофе после обеда, – удивилась она.

– Может, именно поэтому.