Следующий класс составляли периэки, лично свободные, но не обладавшие политическими правами люди. Часто это были бывшие спартиаты[8], не выдержавшие суровости агогэ; их использовали в качестве военного резерва.
В самом низу располагались илоты, зависимое население, в основном из ахейцев, покоренных когда-то в Мессении и Лаконике. Илоты кормили спартиатов и становились жертвами ежегодных облав, на которых молодежь приучалась к войне. Склонность спартанцев порабощать другие греческие племена резко отличала их от жителей других городов-государств.
Спартанцы были не сильны в искусстве слова, поэтому почти все, что мы о них знаем, мы знаем от их врагов, например от Аристотеля, считавшего их чуть ли не гангстерами. Правда ли они кидали хилых новорожденных младенцев с обрыва на горном хребте Тайгет? Пока что археологи находили там останки лишь взрослых людей. Правда ли илотов презирали и ненавидели? Аристотель утверждал, что каждый год спартанцы устраивали на них ритуальную облаву, однако у нас есть сведения, что обращались они с илотами все же лучше, чем, скажем, афиняне со своими рабами. Илоты могли оставлять себе половину того, что производили, могли жениться, могли выкупить себя на свободу. Правда ли спартанки считались лишь производительницами все новых и новых поколений спартанцев? Может быть, но жилось им куда лучше, чем большинству гречанок. Они знали грамоту, могли иметь собственность и воздерживались от деторождения, пока их тела не будут для этого готовы. В среднем они жили на десять лет дольше афинянок.
Выставленный в Археологическом музее Спарты бюст великолепного спартанского воина увенчан не менее великолепной головой с улыбкой до ушей. Разве в таком городе, как Спарта, находилось место юмору? Да, там не устраивали праздник, посвященный греческому богу вина, Дионису, но был построен, например, храм Гелоса — бога смеха.
Улыбающийся спартанец. Мраморный бюст предположительно царя Леонида, 490–80 гг. до н. э.
Вообще-то спартанцы славились остроумием. Сократ, если верить Платону, однажды заметил: «Если бы кто захотел сблизиться с самым никчемным из лаконцев, то на первый взгляд нашел бы его довольно слабым в речах, но вдруг, в любом месте речи, метнет он, словно могучий стрелок, какое-нибудь точное изречение, краткое и сжатое, и собеседник кажется перед ним малым ребенком»[9]. А когда Филипп II Македонский завоевал Южную Грецию, он отправил спартанцам послание с грозным вопросом, кем ему прийти к ним — другом или врагом. Спартанцы ответили: «Никем». Последовало еще более дерзкое послание: если, мол, вступлю в Лаконию, то сотру Спарту с лица земли. Ответ был также односложен: «Если».
Лаконика, область на юго-востоке Спарты, оставила о себе память в прилагательном «лаконичный», то есть «простой», «немногословный». «Аттическое остроумие», впрочем, означает остроумие тонкое, деликатное. Пожалуй, ничто не высвечивает различия лучше, чем юмор.
И все же в спартанской системе было то, что мы сейчас называем дефектом конструкции. Суровая военная подготовка, строгие ограничения в семейной жизни, огромные боевые потери неуклонно сокращали количество настоящих спартиатов. Во времена Аристотеля, то есть в середине IV в. до н. э., от 9000 граждан осталась всего тысяча, но жесткая общественно-политическая структура Спарты исключала какое-либо смешение с низшим классом илотов.
Классический период (500–323 до н. э.)
Два века необычайных достижений почти во всех областях человеческой деятельности принято называть греческим чудом. То было время становления демократии, которая была в отличие от нашей, представительной, гораздо более прямой, сначала в Афинах, а потом и в других греческих городах-государствах. В те примерно двести лет демократия успела появиться на свет, достичь расцвета, прийти в упадок и возродиться — правда, уже в других исторических условиях, когда вернулась тирания. То, чему греки научились тогда, крайне интересно и поныне.
Путь к свободе
К VII в. до н. э. греческий мир состоял более чем из тысячи городов-государств, управлявшихся элитами, настроенными против какой бы то ни было демократии. В Афинах правящие классы завладели такой большой долей городских богатств, что простые люди начали бунтовать. В 594 г. до н. э. новый правитель, Солон, понял, что пришла пора что-то менять.
По мнению Солона, корнем проблемы был избыток богатства. Еще одна Дельфийская максима на стене храма гласила: «Ничего сверх меры», и Солон воспринял ее со всей серьезностью. Он отменил долговое рабство и сделал так, что участие в управлении стало зависеть от доходов, а не от происхождения, а значит, активный средний класс теперь мог потеснить аристократию. Он разрешил всем гражданам заседать в экклесии — народном собрании, на котором принимали городские законы. Участвовать в экклесии могли даже феты (самые бедные среди свободных людей), хотя они и не имели права говорить. Превыше всего Солон ставил παιδεία (
И все же путь к демократии не был гладким. После Солона к власти несколько раз приходил тиран Писистрат (561–527 до н. э.). Политические реформы мало-помалу сошли на нет, но Писистрат продолжал добрые дела Солона в других областях. Он сохранил почти все его законы и решил острую для Афин проблему водоснабжения, выстроив многочисленные колодцы и акведуки. Перераспределение воды обрадовало и землевладельцев, разводивших оливковые деревья. Писистрат хорошо понимал силу популистских жестов. После своей первой ссылки он облачил какую-то высокую женщину в грудной доспех и шлем и в компании этой «Афины» триумфатором въехал в город на золотой колеснице.
В 507 г. до н. э. грянула настоящая революция: политик-реформатор Клисфен ввел новую административную единицу под названием
Должности, требующие специальных знаний, замещались путем выборов
В Афинах экклесии стали проводиться на холме Пникс, и теперь уже все собравшиеся граждане имели право говорить. Места там хватало для без малого 6000 человек (примерно пятой части граждан города), а голосовали просто — поднятием правой руки. Сначала собрания проводились ежемесячно (потом стали собираться чаще) и останавливались, лишь когда начинался дождь — знак неблагосклонности богов. Изобретенный Клисфеном
Однако, как было известно еще Солону, демократия работает только тогда, когда граждане знают, зачем поднимают руки. По этой причине система афинского воспитания и обучала информированному участию, и поощряла его.
У Спарты была своя система, нацеленная на формирование безграничной преданности полису, но уделявшая основное внимание военной подготовке. Никаких творческих задатков она не развивала: так и не появилось ни спартанского храма, равного Парфенону, ни спартанского драматурга, равного Эсхилу.