Турки называли Смирну (Измир) «неверным» городом, потому что больше половины ее населения составляли греки, армяне, евреи и много кто еще. В мае 1919 г. длинная история этого многонационального города, одного из важнейших торговых центров Средиземноморья, резко оборвалась, когда греческая армия расправилась с остатками его турецкого гарнизона.
После победы турок при Сакарье греки, жившие во внутренних областях страны, двинулись к ее западному побережью. В городе скопилось до полумиллиона беженцев, надеявшихся выбраться из Турции морем. Однако союзное командование строго распорядилось пускать на морские суда только граждан своих государств. Матросам оставалось лишь смотреть, как вернувшие себе город турки убивали женщин и детей.
То была жестокая кровавая бойня. Турецкая армия отомстила, вырезав около 300 000 греков и армян, а бешеная толпа до смерти забила православного архиепископа. А после всего этого город подожгли. Через четыре дня в нем остались лишь турецкие и еврейские кварталы. Под пеплом Смирны погибла не только Великая идея, но и 2500 лет греческой цивилизации в Малой Азии.
В боях за Западную Анатолию погибло около четверти миллиона греков. Мечта обернулась страшным кошмаром. Кто был в этом виноват? Вернувшаяся домой греческая армия знала ответ. Она потребовала отречения Константина и отставки всего правительства. Пятерых видных политиков и начальника штаба армии судили за государственную измену, признали виновными и расстреляли. «Процесс шести», как стали его называть, в следующие двадцать лет, будто гноящаяся рана, не давал покоя врагам Венизелоса.
В первые месяцы после анатолийской катастрофы Афины походили на Париж времен Робеспьера. Перед революционным трибуналом, ведшим «процесс шести», предстал принц Андрей, четвертый сын Георга I и брат Константина. Его обвиняли в том, что он ослушался приказа и не отправил свой корпус в атаку во время сражения на Сакарье. Защиту принц строил на том, что не хотел подвергать жизнь людей бессмысленному риску.
Трибунал признал его виновным и чуть было не приговорил к смертной казни. До этого не дошло, и вместе с семьей его отправили в ссылку. Филипп, его младший ребенок и единственный сын, к счастью, не понимал, какая разыгралась драма — ему тогда было всего полтора года. На борт британского эсминца мальчика пронесли в ящике из-под апельсинов — весьма скромно для того, кто, став взрослым, женится на будущей королеве Великобритании[60].
Вину за катастрофу Черчилль возложил на обезьяну, укусившую Александра, из-за чего тот умер, а его отец вернулся в Грецию.
Пожалуй, не преувеличу, если скажу, что четверть миллиона человек погибли от укуса той обезьяны.
Рассуждали так: если бы Константин не вернул себе престол, державы-победительницы могли бы вмешаться и предотвратить поражение Греции. Спорный вопрос. Они и без того были сильно заняты чуть ли не во всех уголках мира.
Есть и те, кто винит Венизелоса, что он тешил себя иллюзиями, будто анклав в Малой Азии поможет сдерживать напор турок. Разве акриты времен Византийской империи не считали, что восточную границу защитить невозможно? Ясно же, что требование возврата территорий был для куда более многочисленных турок всего лишь вопросом времени. Не был бы Константинополь более реалистичной целью, ведь Босфор служит естественной границей между Европой и Азией? Великие державы, наверное, не возражали бы; во всяком случае, все разговоры о Царьграде прекратились после того, как в России пришли к власти большевики.
Возможно, изъян заложен в самой политической системе страны, которая роковым образом склоняется к популистским крайностям. С обретения независимости Греция все повторяет и повторяет цикл Полибия, перемещаясь от анархии к олигархии через тиранию, аристократию и монархию. Однако она так и не добралась хоть до какой-то формы демократии — не говоря уже о политии, — которая пришлась бы по нраву Аристотелю. Избалованные граждане, не имевшие возможности прямо участвовать в управлении, превратились в неуправляемую толпу. «На Константинополь!» — таков был ее лозунг в 1844 г. К 1920 г. она уже не просто кричала, а вытаскивала своих противников из их машин и расстреливала в упор.
Лава
К октябрю 1922 г. греки Малой Азии или погибли, или попали в плен, или старались выбраться из морских портов страны, которая больше не желала видеть их у себя. События на реке Сакарья можно было сравнить с извержением вулкана, а беспорядочный поток растерявшихся людей — с лавой, которая, постепенно остывая, сползала в морские воды у Смирны. Последствия не заставили себя ждать. В Афинах после целой вереницы переворотов и контрпереворотов при поддержке раздираемой противоречиями армии возникла Вторая Греческая республика. С самого начала ее судьба оказалась в руках опасно политизированных военных.
Лозаннский мирный договор 1923 г. лишил Грецию всего, что она приобрела три года тому назад. Новые границы, проведенные без всякого учета больших притязаний Венизелоса, принесли одно только разочарование. Правда, по сравнению с крошечным королевством образца 1832 г. и это было неплохо. Новая Греция стала почти такой же, как страна в наши дни, и располагалась почти на той же территории, где и классические города-государства в V в. до н. э.
Все еще великая
Лозаннский договор не урегулировал гуманитарного кризиса, который разыгрывался на берегах Восточной Греции и Западной Турции. Венизелос первым предложил обменяться населением. Ему было совершенно ясно, что возврат к прежнему, многовековому мирному сосуществованию теперь просто немыслим. И он предвидел, что даже из жалкого на тот момент состояния его страны может появиться что-то хорошее.
Успешный [обмен населением] позволит нам за несколько лет сбросить тяжкое бремя, наложенное неудачным исходом войны, и гарантировать, что, хотя Великая Греция и распалась, новая Греция, чьи границы не будут надежными без признания Западной Фракии и Македонии греческими территориями, объединится не только политически, но и этнически.
В письме к совсем юной Лиге Наций он потребовал, чтобы эту операцию возглавил ее первый верховный комиссар по делам беженцев, полярный исследователь Фритьоф Нансен.
Мы будем требовать, чтобы эвакуация проводилась под наблюдением доктора Нансена, который засвидетельствует, что она прошла совершенно цивилизованно… Нашему морально-политическому авторитету в цивилизованной семье государств очень сильно повредили поджоги и другие жестокости, которые греческая армия позволила себе в Малой Азии.
В основе обязательного обмена населением лежала религия; идея была в том, что разные сообщества сумеют выстроить между собой крепкие связи, чтобы интеграция «заработала». Однако тут открылось много неожиданного. В анатолийской глубинке население целых деревень составляли говорившие по-турецки христиане. На Крите жили говорившие по-гречески мусульмане, христианские предки которых приняли ислам, чтобы турки не облагали их налогом. Во многих местах Северной Греции грекоязычные мусульмане составляли большинство. Всех их вынудили против воли покинуть свои дома.