Вижу запись моего допроса, своё белое, мокрое лицо, искажённое гримасой боли, и Лори, стоящую надо мной, как надзиратель с кнутом.
— Она думала, что вырубила все камеры, но Марс установил дополнительные за два дня до теста, в том числе и в медкрыле. О них знали только он и я. Говори, Кэм! — он не просит, а требует, и тупо молчать дальше не имеет смысла. Этот эпизод отпустил меня, нервная горячка утихла, а боль и унижение, через которые Лори заставила меня пройти, уже не кажутся мне такими чудовищными, особенно в сравнении с попыткой нанесения мне тяжкого вреда. Расскажи я всё сразу, не осталась бы одна в том наглухо закрытом помещении наедине с неадекватным врагом фракции.
— Она угрожала мне.
— Почему не сказала?
— А смысл?! Она же твоя девушка или как там у вас это называется.
— Она не моя девушка, — Эрик возвращается на место, замолкает, торопливо, со злостью дробит пальцем по экрану. — Больше она тебя не побеспокоит.
— Что ты делаешь?
— Оформляю ей перевод. В Дружелюбие, в охрану периметра. Навечно.
Я больше не имею вопросов. Ситуация исчерпана. Осталось только свыкнуться с этой мыслью.
Эрик откладывает аппарат, стаскивает футболку и, не глядя, швыряет её залитый вязкой тьмой угол спальни, где едва проступают очертания кресла или стула — совсем стемнело, я плохо различаю предметы.
— Такой ценный в наше смутное время медицинский персонал нужно любить, беречь и уважать. Думаю, там идеальные условия для перевоспитания излишне агрессивных кадров. — Слышу, как звенит пряжка ремня, чувствую, как под его весом проминается матрас, Эрик тянет меня за талию к себе, заставляет лечь, двигает ближе. Через тонкую ткань свежей майки мои острые лопатки вонзаются в его твёрдую грудь, словно голые. Широкое, мускулистое предплечье накрывает мою худую руку; в большую, сильную ладонь заворачивается мой маленький кулачок.
— Спи. День завтра непростой.
Терпкий запах табачной горечи и <i>его</i>, родной, с примесью уличной пыли, бензина и оружейной смазки царапает мне глотку до слёз. Мне так спокойно, словно меня спрятали в нагрудный карман за бронежилетом, и сегодняшний изуверский день просто симуляция страха кого-то из неофитов, по ошибке внедренная мне в голову. Эрик не настаивает на близости, понимает, что сейчас, после пережитого шока, никаких реакций, кроме истерики он от меня не получит. Я впервые просто засыпаю в его объятиях тяжелым сном без сновидений.
13. Единственная
Просыпаюсь резко, буквально вскидываюсь с постели с ощущением давления в грудине, словно во сне кто-то пытался меня задушить. Смотрю в побледневшие сумерки за окном; тёмно-синее покрывало неба, перебитое мертвыми шпилями высоток, светлеет у горизонта, с переходом в алый у верхнего края далёкой Стены. Я медленно осматриваю помещение, вспоминаю, где я и что было вчера. Меня всё ещё мутит, руки прибиты к постели свинцовой тяжестью, разбитая губа саднит — дотрагиваюсь языком до едва застывшей корочки, громко вздыхаю от боли.
Замечаю тень за матовой перегородкой, будто сквозь толщу воды слышу чужие, спешные движение и звон металла. Тень бесшумно движется на звук, материализуясь в молодого Лидера, упакованного в штурмовое обмундирование под самый подбородок. На левой стороне его лица расцветают все оттенки фиолетового, над проколотой бровью белеет наспех приклеенный кусок пластыря. Осмотреть бы его по-человечески. Вчерашний день мне, увы, не приснился.
— В общем, поступим так, — заметно, что он торопится. Вместо доброго утра Эрик даёт мне последние наставления перед уходом; мой едва работающий мозг воспринимает их с трудом, будто запись с жеванной магнитной плёнки. — Чтобы больше без эксцессов сегодня же собираешь вещи и ко мне. Ключ сдашь в канцелярию и оформишься у меня официально.
— А на каком основании? — откликаюсь я. Все официальные перемещения внутри ограниченного жилищного фонда фракций строго регламентируются, за каждым закреплено место в общежитии или квартира, в зависимости от полученной в результате тестов должности. Конечно, запретить пребывание на личной территории любого отдельно взятого лихача или эрудита любовницы никто не может. Я слышала, в Дружелюбии некоторые живут целыми общинами в полном принятии и любви. Но для того чтобы сменить место жительства, особенно на квартиру Лидера фракции, нужны веские причины.
— Ну, какое там обычно основание… — запросто жмёт плечами Эрик, и я понимаю в нашем с ним случае основание одно — заключение брака, который необходимо оформить в Искренности в течение тридцати дней после подачи документов. — Заявление уже отправил.
Я словно за всем со стороны наблюдаю. Просто, без лишних эмоций и движений, истинно по-эрудитски Лидер обозначает свои намерения, ставя жирную точку после миллиона назойливых знаков вопроса, роившихся в моей голове. У меня не выходит дать оценку происходящему.