— Впечатляет, — бросив на тушу уважительный взгляд, восхищенно заявил наемник. — У вас как, все вышло?
— Да, Дрозд, дело сделано, сейчас попрощаюсь с родителями, — эта ложь, как ни странно далась ему легко и непринужденно, — переночуем, казним барона и сразу после этого отчалим. Усадьба под щитами останется, дружина будет мои интересы блюсти.
— А с деньгами барона что?
— А что с ними будет? — удивился Константин. — Хотя да, ты не в курсе, баронесса, добровольно перечислила деньги мне на счет, треть уже ушла в казну Воронграда, остальное нам, почти два миллиона. Я позволил ей оставить двести тысяч золотом, хотя, скорее всего, она что-то еще утаила. Ну, да и пусть.
— Так может, не стоит тогда тушку продавать? — предложил Дрозд. — Самим пригодится. Наверняка, много ценного в ней есть, если она за столько золота уходит.
— Дело говоришь, — вздохнув, согласился Воронцов, — только теперь мне ее обратно волочь. Это раньше мы каждую серебрушку считали, а сейчас вроде при хороших деньгах. — О том, что у него золотом и камнями четырнадцать миллионов, Константин говорить не стал. — Жди, сейчас вернусь. — И, ухватив черна за верхнюю лапу, поволок обратно.
Отзвучали слова погребальной песни, которую затянул Мирон, вспыхнули жарким пламенем оба костра, остался только пепел на лужайке, который скоро унесет поднявшийся с полчаса назад ветер с океана.
Выжившие слуги потянулись к усадьбе, Константин же остался стоять напротив места, где была поленница родителей его двойника. Рожа деревянная, взгляд устремлен в даль, цинизм, конечно, зашкаливает, но так нужно, ну не чувствовал он ничего к этим людям, вообще ничего, но развернуться и уйти — его бы не поняли. Остальные ревели, провожая своих близких. Женщина, одна из кухарок, выла в голос, пеплом ушли ее муж и четверо детей. Сотник Тихомир сжимал кулаки и скрипел зубами, то, что случилось четыре года назад, лишило его жены, которая была на шестом месяце.
Большинство обитателей усадьбы пеплом ушли, сейчас с Воронцовым остались только восемь во главе с Тихомиром, кто еще днем на ноги встал, раненых гвардейцев отправили к лекарям в город.
Воронцов достал портсигар, тот самый из проклятого города, и вытащил сигариллу. Прикурив, он несколько минут стоял, глядя на ворота усадьбы. Войска, которые придал ему Рысев, были на подлете, вот только теперь в них не было никакой нужды, и уж точно он не собирался сажать их леткоры в усадьбе. Юлия передала его приказ садиться на взлетном поле, и если командиры отпустят, пусть бойцы идут отдыхать в Воронград, но без бесчинств, это теперь его город. Любого, кто попадется на преступлении, он обещал вздернуть.
Боярышня, передав информацию, тут же разорвала связь с ведуном и выдохнула с облегчением, вот уже час она прибывала в приподнятом настроении, эмоциональные качели закончились, и она стала самой собой. Сейчас она молча стояла за спиной Константина вместе с Ладой и Гордом.
Воронцов отшвырнул окурок и, развернувшись, направился к крыльцу, остальные пошли следом. Он перешагнул порог усадьбы и окинул взглядом приемную залу. Слуги, уцелевшие в учиненной прежним боярином бойне, кое-как привели в порядок «прихожую». Половина паркета была выломана, Константин даже подозревал, что его, дабы не выбрасывать пустили в поленницу для погибших. А что, хорошее дело. Кровь затерта, хотя и не слишком тщательно, в некоторых местах на белом мраморе виднелись алые разводы.
Воронцов поднялся по лестнице, день клонился к вечеру, он выдался насыщенным, но теперь можно перевести дух.
— Тихомир, — позвал Константин, продолжая подниматься на второй этаж.
Сотник ускорился и скоро поравнялся с Воронцовым.
— Да, Ваше сиятельство?
— Как думаешь, можем ли мы рассчитывать на ужин?
— Всенепременно, боярин, — ответил гвардеец, — слуги уже занимаются этим. К счастью, кухня почти не пострадала. Ваши комнаты готовы, они расположены в фамильном крыле, ваших людей разместят в гостевом.
— Мне не нужна отдельная комната, — подала голос Юлия, — нам с Константином вполне хватит его покоев.
Тихомир от подобной наглости даже дар речи потерял, он повернул голову и с возмущением уставился на идущую за его боярином наемницу, которая позволила себе влезать в разговор хозяина усадьбы, выражая свои желания тоном хозяйки. Константин остановился и укоризненно взглянул на Искру, но, не выдержав, улыбнулся.