Глава X

Логово льва

Я так и не закончил вторую половину операции «Спайгласс». Летом 1949 года я получил из Лондона телеграмму, которая отвлекла мое внимание на совсем другие дела. Мне предлагали пост представителя СИС в Соединенных Штатах Америки, где я должен был поддерживать связь с ЦРУ и ФБР. За этим назначением крылась одна важная причина. Сотрудничество между ЦРУ и СИС на уровне центральных организаций (хотя еще не на уровне периферийных подразделений) стало настолько тесным, что каждый работник разведки, намеченный для выдвижения на высокий руководящий пост, должен был ознакомиться с положением дел в американских спецслужбах. Мне потребовалось всего полчаса, чтобы принять это предложение.

Покидать Стамбул было грустно: это — красивый город; кроме того, приходилось бросать более чем наполовину сделанную работу. Но соблазн попасть в Америку был велик по двум причинам: во-первых, я снова попадал в ту среду, где формировалась политика разведывательных организаций, а во-вторых, я получал возможность познакомиться с американскими разведывательными службами. В то время я уже начал понимать, что эти службы имели большее значение, чем соответствующие английские организации. Я даже не стал дожидаться согласия Москвы, и дальнейшие события оправдали мое решение. Никто не выразил сомнения в неограниченных возможностях моего нового назначения. Было решено, что я уеду в Лондон в конце сентября и, пройдя месячную подготовку, в конце октября отправлюсь в Америку. Общий контроль за отношениями между СИС и американскими службами в Лондоне осуществлял Джек Истон, и именно от него я получил большую часть инструкций. Я высоко оценил, хотя и не без оговорок, его знание всех тонкостей англо-американских отношений. Однако диапазон этого сотрудничества был настолько широк, что вряд ли нашелся хоть один ответственный работник во всей службе, который не принимал в нем участия, и у каждого были какие-то личные интересы, связанные с моим назначением. Меня под разными предлогами приглашали на ленч в разные клубы. Беседы за кофе и портвейном касались целого ряда предметов, но одно было общим для всех моих «друзей» — желание совершить бесплатную поездку в Америку. Я не разочаровывал их. Чем больше посетителей будет у меня в Вашингтоне, тем больше шпионов я буду знать, а это, в конце концов, было моей целью в жизни.

Из сжатых объяснений Истона стало ясно, что мой путь в Вашингтоне, вероятно, будет тернистым. Я должен был принять, дела от Питера Дуайера, который провел в Соединенных Штатах несколько лет. Я знал его как исключительно остроумного человека, но мне предстояло узнать о нем еще многое другое. Во время войны он сумел решить щекотливую задачу, установив близкие личные отношения со многими видными руководящими работниками ФБР. Благодаря этим отношениям, сохранившимся и после войны, представительство СИС в Вашингтоне отдавало предпочтение ФБР в ущерб (как думали некоторые) ЦРУ. Поскольку ФБР, следуя политике примадонны Гувера, проявляло ребяческую чувствительность ко всему, что касалось ЦРУ, Дуайеру было очень трудно сохранять одинаковое отношение к обеим организациям, не подвергаясь нападкам со стороны своих старых друзей, обвинивших его в двурушничестве.

Одной из моих новых задач было нарушить это равновесие. ЦРУ и СИС договорились сотрудничать по широкому кругу вопросов, что неизбежно означало более тесную повседневную связь с Центральным разведывательным управлением, чем СИС обычно имела с ФБР. Конечно, открыто признавать такое изменение политики было нельзя. Следовательно, моя задача заключалась в том, чтобы крепить связи с ЦРУ и ослабить их с ФБР, но так, чтобы последнее этого не заметило. Мне не потребовалось много времени на размышления, чтобы понять невыполнимость и абсурдность этой затеи. Единственно разумным курсом было сотрудничать с ЦРУ по вопросам, представляющим взаимный интерес, и не принимать близко к сердцу неизбежное раздражение сотрудников Гувера. Для этого мне не следовало показывать себя слишком умным, потому что расклад карт был не в мою пользу. Лучше прикидываться дурачком и извиняться за те ляпсусы, которые время от времени приходилось допускать в моем положении.

Инструктаж по вопросам контрразведки тоже вызвал у меня серьезное беспокойство. Его проводил со мной Морис Олдфилд, который сообщил факт первостепенной важности. Совместное англо-американское расследование разведывательной деятельности Советского Союза в США привело к следующему выводу: в 1944–1945 годах в английском посольстве в Вашингтоне, а также в атомном центре в Лос-Аламосе имела место утечка информации. Я ничего не знал о Лос-Аламосе. Но после быстрой проверки по списку сотрудников Министерства иностранных дел за соответствующий период у меня почти не осталось сомнений в отношении источника в английском посольстве.

К моему беспокойству примешивалось чувство облегчения. Дело в том, что еще в Стамбуле советский коллега задал вопрос, который не давал мне покоя несколько месяцев. Он спросил, не могу ли я как-нибудь выяснить, что предпринимают англичане в связи с одним делом, которое связано с английским посольством в Вашингтоне и которое вело ФБР. В то время я ничего не мог сделать, однако после беседы с Олдфилдом я, по-видимому, приблизился к самой сути вопроса. Через несколько дней это подтвердил мой русский коллега в Лондоне. Проверка в Центре не оставила у него сомнений в том, что информация из ФБР, о которой мы говорили в Стамбуле, и моя новая информация относятся к одному и тому же делу. Тщательное изучение документов на какое-то время несколько успокоило меня. Поскольку СИС формально не могла заниматься разведывательной работой в США, изучение фактов, ведущих к установлению источника утечки, находилось в руках ФБР. Надо сказать, оно проделало огромную работу, результатом которой явилось лишь колоссальное количество попусту исписанной бумаги. Ни сотрудникам ФБР, ни англичанам пока не пришло в голову, что в этом деле может быть замешан дипломат, причем дипломат довольно высокого ранга. Расследование было сосредоточено на недипломатическом персонале посольства, и особенно на тех, кто был принят на работу на месте, то есть уборщицах, дворниках, мелких служащих и т. д. Например, одной уборщице, у которой бабушка была латышка, был посвящен доклад в пятнадцать страниц, полный ненужных подробностей о ней самой, ее семье и друзьях, ее личной жизни и привычках. Это свидетельствовало об огромных ресурсах ФБР и о том, как бесполезно они расточались. Я пришел к выводу, что в срочных действиях необходимости нет, однако за делом надо постоянно следить. Во всяком случае, какие-то решительные меры обязательно нужно будет предпринять, прежде чем я покину Вашингтон. Одному богу известно, куда меня потом назначат.

Перед отъездом из Лондона меня вызвал шеф. Он был в превосходном настроении и развлекал меня рассказами о самых щекотливых случаях из области отношений между английской и американской разведками в годы войны. Эти рассказы оказались не просто праздными воспоминаниями. Шеф сообщил мне, что известие о моем назначении в Соединенные Штаты, по-видимому, расстроило Гувера. Я тогда считался довольно высокопоставленным сотрудником службы. На Дуайера (совершенно незаслуженно) смотрели иначе. Гувер подозревал, что мое назначение предвещает нежелательную деятельность СИС в Соединенных Штатах. Чтобы рассеять его опасения шеф послал ему телеграмму, заверив, что не имеет намерения менять политику СИС. Мои обязанности ограничиваются вопросами связи с американскими службами. Шеф показал мне телеграмму и посмотрел на меня в упор. «Это, — сказал он, — мое официальное послание Гуверу. — И после короткой паузы добавил: — А неофициально… поговорим за ленчем у Уайта».

В конце сентября, когда моя подготовка была в основном закончена, я отплыл на пароходе «Карония». Проводы были запоминающимися. Первое, что я увидел на туманной платформе вокзала Ватерлоо, были огромные усы, а за ними показалась голова Осберта Ланкастера. Теперь я знал, что в дороге у меня будет хороший компаньон. Прежде чем мы отчалили, меня вызвали к телефону. Звонил Джек Истон. Он сообщил, что Дуайер только что телеграфировал о своей отставке. Причины этой отставки были для меня неясны. Наконец, в мою каюту внесли ящик шампанского с карточкой от одного богатого друга. Я начал чувствовать, что моя первая трансатлантическая поездка будет приятной.

Первую ошибку я совершил почти сразу же по прибытии в территориальные воды США. На катере лоцмана прибыл приветствовать меня представитель ФБР. Я угостил его бокалом шампанского, которое он без удовольствия потягивал, пока мы вели светский разговор. Позже я узнал, что сотрудники ФБР, почти все без исключения, гордились своей обособленностью и своими привычками, корни которых лежали в их простом происхождении. Один из первых высокопоставленных людей Гувера, с которым я познакомился в Вашингтоне, утверждал, например, что его дедушка был лавочником в Хоре-Крике в Миссури. Поэтому все они пили виски, а пиво — в качестве легкого напитка. В противоположность им сотрудники ЦРУ разыгрывали из себя космополитов. Они любили посмаковать абсент, а бургундское подавалось чуть выше комнатной температуры. Это не просто пустой разговор. Это одно из свидетельств глубокого различия в общественных взглядах двух организаций, что, по крайней мере, отчасти, является причиной трений в их отношениях.

Мой коллега из ФБР помог мне пройти формальности и устроил меня в отеле с видом на Центральный парк. На следующий день я сел в поезд на Пенсильвания-стейшн и отправился в Вашингтон. Сумах был еще в цвету и напомнил мне о чудесной осени — одном из немногих чудес Америки, которое американцы никогда не преувеличивают, потому что преувеличить его просто невозможно.

Питер Дуайер встретил меня и за первым бокалом виски объяснил, что его отставка не связана с моим назначением и что он по личным соображениям давно хотел поселиться в Канаде, где его ждет хорошая должность в одном из государственных учреждений. Известие о моем назначении в Вашингтон определило время его переезда в Оттаву, Так что у нас сразу установились хорошие отношения. Он исключительно внимательно и с большим знанием дела ввел меня в курс политики Вашингтона. Не так легко связно рассказать о моей работе в Соединенных Штатах, чтобы дать ясное представление о тех делах, которыми я занимался. Они были слишком разнообразны и порой слишком расплывчаты, чтобы можно было объяснить их простыми словами. Одна лишь связь с ФБР, если заниматься ею как следует, заполнила бы все мое время. Это был период расцвета зловещей эры Маккарти. В то время возникли дела Хисса, Коплон, Фукса, Гоулда, Грингласа и мужественных супругов Розенберг, не говоря уже о других именах, которые до сих пор неизвестны. Связь с ЦРУ охватывала еще более широкое поле деятельности, начиная с серьезных попыток свергнуть один из восточноевропейских режимов и кончая такими вопросами, как использование немецких документов о генерале Власове. В любом деле, которое возникало, первой заботой было угодить одной стороне, не обидев другую. В дополнение к этому я должен был поддерживать связь с канадской службой безопасности и с отдельными лицами из Министерства иностранных дел Канады, которые носились с идеей организации независимой канадской секретной службы.

С чего начать? Поскольку конец этого рассказа будет касаться главным образом ФБР, я посвящу начало ЦРУ. Когда я прибыл в США, во главе этой организации стоял адмирал Хилленкоттер[36], добродушный моряк, который вскоре уступил место генералу Беделлу Смиту, не оставив заметного следа в истории американской разведки. Больше всего мне приходилось иметь дело с Управлением стратегических операций (УСО) и Управлением координации политики (УКП). Говоря простым языком, УСО занималось сбором разведывательных данных, а УКП — подрывной деятельностью. Имелись также кое-какие дела с Управлением планирования, связанным с именем Дика Хелмса[37], не так давно сменившего адмирала Рейборна в качестве директора ЦРУ и быстро рассорившегося с сенатом.

Движущей силой УСО в то время был Джим Энглтон. Он раньше служил в Лондоне и снискал мое уважение тем, что открыто отвергал англоманию, которая портила лицо молодого управления стратегических служб. Мы обычно завтракали с ним раз в неделю в отеле «Харвей», где он показывал, что безмерное усердие в работе было не единственным его пороком. Это был один из самых худых людей, каких я когда-либо встречал, и в то же время большой любитель поесть. Счастливчик Джим! После года совместных завтраков с Энглтоном я последовал совету знакомой пожилой дамы и перешел на диету, сбросив двенадцать килограммов за три месяца.

Наши отношения, я уверен, опирались на подлинно дружеское расположение обеих сторон. Но у каждого из нас были свои скрытые мотивы. Энглтон хотел перенести центр тяжести обменов между ЦРУ и СИС на представительство ЦРУ в Лондоне, которое было раз в десять больше, чем мое. Если бы ему это удалось, он сумел бы оказывать максимальное давление на центральный аппарат СИС, в то же время снизив до минимума вторжение СИС в его собственные дела. С точки зрения национальных интересов это было справедливо. Поддерживая со мной близкие отношения, он мог в большей степени держать меня под контролем. Я же со своей стороны охотно делал вид, что попался на его удочку. Чем больше было между нами открытого доверия, тем меньше он мог заподозрить тайные действия. Трудно сказать, кто больше выиграл в этой сложной игре, но у меня было одно большое преимущество: я знал, что он делает для ЦРУ, а он знал, что я делаю для СИС, но истинный характер моих интересов ему не был известен.

Хотя наши споры охватывали весь мир, они обычно заканчивались на Франции и Германии (если не начинались с них). Американцы были одержимы страхом перед коммунизмом во Франции, и я был поражен, какое огромное количество материалов из французских газет ежедневно поглощал Энглтон. Позже, когда сам Беделл Смит категорически отверг предложение англичан поделиться с французами незначительной секретной информацией о русских, мне стало ясно, что интерес Энглтона к Франции не был его личным увлечением. Беделл Смит заявил мне без обиняков, что не может доверить секретную информацию ни одному французскому чиновнику.

Германия внушала Энглтону меньше опасений. Эта страна интересовала его главным образом как база для операций против Советского Союза и социалистических стран Восточной Европы. ЦРУ, не теряя времени, успело прибрать к рукам возглавляемый генералом Геленом отдел абвера, работавший против СССР. Энглтон, наслаждаясь омарами в ресторане «Харвей», с пеной у рта защищал прошлую и настоящую деятельность организации Гелена.

У нас было и много других споров, связанных с Германией, поскольку и СИС и ЦРУ имели возможность развертывать свою деятельность на оккупированной территории. Секретные операции всех видов, включая и те, которые были направлены против германских властей, финансировались немцами в виде покрытия оккупационных расходов.

Было у нас немало стычек по поводу различных русских эмигрантских организаций, о чем будет сказано ниже. Шел разговор, например, о Народном трудовом союзе (НТС), который не так давно приобрел печальную славу в связи с делом Джеральда Брука[38]; об украинских националистах Степана Бандеры — любимца англичан. ЦРУ, как и СИС, лезло из кожи вон, стремясь использовать наиболее перспективные эмигрантские группировки в таких же целях, в каких СИС использовала Жорданию. Несмотря на то, что англичане вели упорные арьергардные бои, пытаясь сохранить свои позиции в тех группировках, с которыми они давно сотрудничали, американцы все же постепенно вытесняли их из этой сферы деятельности. Доллар был слишком могущественным. Так, например, хотя англичане имели большие интересы в НТС, СИС была вынуждена по финансовым причинам передать руководство его деятельностью ЦРУ. Это было оформлено официальным соглашением между двумя службами, но дело англичанина Брука показывает, что СИС не пренебрегала тайными махинациями с НТС за спиной американцев. Такова этика секретной службы!