Тата приготовила белье, чулки, проверила сумочку, теплую накидку и туфли. Она сейчас не хотела ни о чем думать и не хотела ни в чем сомневаться. Она знала, что стоит только дать себе волю и невозможно будет удержать бессмысленные теперь сожаления. Все, что она сделала сейчас, она сделала не только ради себя. И не только из меркантильных соображений. На лукавство и обман она пошла ради мамы (так она говорила себе), из-за женского страха и от усталости. Тата, сама того не замечая, прожила эти московские годы в таком напряженном ритме, что иным их хватило бы на пару жизней. Она же умудрилась вместить в несколько лет многое – образование, одни отношения, другие, тоску по отцу, новую профессию и беспокойство за мать. К этому надо было добавить все коллизии, связанные с арендой жилья, регистрацией, поликлиниками и прочими бытовыми вопросами.

– Видишь ли, – сказала ей как-то раз Маша Кошкина, – это путь почти всех, кто приезжает в Москву. Это нам, москвичам, повезло в определенном смысле. Мы подчас очень расслаблены. А остальным приходится вкалывать до пота, до кровавых мозолей, до неврозов и депрессий.

Тата ничего не ответила тогда, но про себя подумала: «Да, верно. И ты, Маша, захотела жить отдельно и поэтому сняла квартиру. Тебе всегда есть куда вернуться. Мне – некуда. В Сочи? Где нет ничего уже родного? И потом, какое мне дело до остальных?! Мне дело до себя. И я хочу нормальной жизни! С мужем, в своей квартире. И с мамой, которая не будет горбатиться на семью какого-то дяди Славы!» Тата Белозерова была не дурой, все понимала, но ради собственных интересов вполне допускала отклонения от прямого пути. Так или иначе, сейчас, накануне свадьбы, Тата уже ни о чем не думала – все сомнения были позади.

Утро тридцатого апреля было теплым. Весна в этом году вообще была очень солнечной. Тата проснулась рано. Спешить ей не хотелось. «Еще немного, и стану Собакиной, – подумала она и тут же ойкнула про себя. – Тата Собакина? Нет! Это же звучит ужасно! Останусь Белозеровой. Надо будет только Дениса уговорить. Собакиных и так очень много. Только я знаю три семьи!»

Причесываясь, подкрашивая глаза, примеряя серьги и вообще занимаясь тем, что вызывает трепет почти у всех девушек, Тата недоумевала. «Почему в кино всегда показывают эту безумную суету с подругами-дурочками, подругами-завистницами, подругами-простофилями? Почему все эти сборы под венец наполнены дурацким кривлянием?!» – думала она. Сама Тата собиралась сейчас точно так же, как собиралась каждый день на работу в банк. Только вот платье сегодня было поистине королевским.

– Таточка! Какая же ты красивая! И платье! Платье просто прекрасное! – воскликнула Людмила Савельевна.

Сама она тоже уже была готова и выглядела очень элегантно в костюме, купленном накануне.

– Да, все как надо! – Тата посмотрела на себя в зеркало. Впрочем, ее замечание относилось не к собственному отражению, а к предстоящему событию.

Кошкина позвонила вовремя.

– Невеста, спускайся! – торжественно провозгласила она.

– Спускаюсь! – рассмеялась в ответ Тата.

Когда она вышла во двор, она прям-таки почувствовала десятки взглядов, которые проводили ее из соседских окон.

– Королевишна! – Машка осторожно поправила платье Таты и поздоровалась с Людмилой Савельевной: – Доброе утро! Поздравляю вас с таким событием.

– Спасибо, – засмущалась Людмила Савельевна.

– Не за что, – рассмеялась Машка. – Вы меня тоже можете поздравить. Я – сестра жениха.

– Ой, да, я же знаю, мне Тата рассказывала о вас и… – Людмила Савельевна запнулась.

– И о нашей большой, непростой семье! – закончила фразу Машка.