Люди непредсказуемы. У всех есть свои истории, уходящие по спирали от моей, мы пересекаемся лишь на короткое время, сталкиваясь на одном из этапов. У них свои Б.
Я благодарна Б, которая сразу разрешила мне остановиться в ее квартире и плакать у нее на кухне. И Б, которая встретила меня в аэропорту. И Б, которая просто дала мне выговориться. И Б, которая рассказала мне тяжелую и запутанную историю своего разрыва, который произошел четыре года назад, – мне понравилась каждая деталь, – и добавила, что нужно просто подождать.
В конце концов мне помогло время и свидетельство того, что я не выдумала всё случившееся. Спустя несколько месяцев я столкнулась со знакомой, которая провела с нами какое-то время в Берлине. Услышав, что всё кончилось, она сказала: «Поверить не могу, я видела, как он смотрел на тебя». Она подтвердила мне, насколько странно и жестоко это было.
Помогло строительство стен и плавание. Помогла земля. Помогли личные символы и создание собственного смысла.
Апофения – склонность к поиску закономерностей. Может, это и расстройство, но мне поиск закономерностей помогает. Некоторые ассоциации, возникающие сами собой, оказываются неожиданно актуальными. Я везде нахожу луну. Внутри коробки в форме сердца хранятся не только ракушки, но и все те недели, разговоры и сожаления о дружбе. Мы машины по созданию смыслов. Чтобы не рассыпаться на части, я использую все эти маленькие личные мифы и тотемы: именно к ним я обращаюсь, когда возможности выбора и свобода кружат голову.
В ту же неделю, когда он бросил меня, я обожгла руку, доставая еду из духовки. В течение последнего года я наблюдаю за тем, как шрам от ожога постепенно сходит. Сейчас на его месте – серебристая черточка, но я не думаю, что когда-нибудь она исчезнет полностью.
Я не согласна с тем, что из этого надо извлечь урок. В душевной боли нет необходимости. Это неправильно. Мне нанесли рану, от которой я никогда полностью не оправлюсь.
Я многому научилась. В съемной квартире нельзя есть гранат в постели. Рано уходить с вечеринки – нормально. Стоя посреди кольцевых развязок, я вижу неожиданные возможности. И меня не пугает низкооплачиваемая и монотонная работа. И я умею вести переговоры на сайтах для планирования путешествий, чтобы найти самые дешевые билеты. И мне не стыдно за оптимизм.
По крайней мере, всё закончилось, пока мы еще были на пике страсти, пока я волновалась и краснела, когда он приходил ко мне, проехав на велосипеде через весь Берлин, чтобы увидеть меня. И я всегда буду помнить, каким было то сверкающее лето, как я ездила в джинсовых шортах на старом велосипеде, как получала откровенные электронные письма на работе, как он имитировал голос кукушки, когда шел через мой двор, как я наблюдала за луной, плывущей над двором, как стремительно летело время.
И я помню весну в Темпельхофе, когда сквозь бинокль я скользила глазами по деревьям, железной дороге, дымчатым следам самолетов. Я увидела птицу, сидящую на антенне небольшого здания – возможно, это был громоотвод, – и, взяв бинокль, я разглядела ястреба-тетеревятника. Я смотрела, как он обильно гадит, а затем поднимается по спирали в брачном танце. Наблюдение за ястребами всегда заряжало меня энергией.
План не удался. Я так и не нашла енота. Но пришла к пониманию, что не могу претендовать на определенный образ жизни, на любовь определенного человека. Я сама это выдумала. И теперь мне нужно выдумать новую историю, быть достаточно храброй и сильной, чтобы вообразить другой путь.
Спустя несколько месяцев мои берлинские туалетные принадлежности заканчиваются, я уже израсходовала немецкий лосьон для тела. Когда-нибудь я выброшу футболку, которую он купил мне на блошином рынке. Я начинаю новый блокнот и закрываю банковский счет.
Во время одного из наших последних разговоров он сказал, что будет думать обо мне каждый раз, когда увидит ястреба; в тот момент я была разочарована, но сейчас не могу представить ничего лучше.
Я никогда не видела енотов, но знаю, что они где-то здесь. В городе есть пространства, которые мы никогда не видим, частоты, на которые мы не можем настроиться. Есть почтовая служба и водители-курьеры, и каждый день все эти коробки куда-то отправляются благодаря огромной, сложной и постоянно функционирующей сети логистики. Есть сети собачьей мочи. Повсюду звучат голоса птиц, которые мы можем научиться слышать и хотя бы немного распознавать. На улице мы замечаем взгляды и жесты других людей, а атмосферное давление, температура и отличительные черты времен года сообщают нам о состоянии окружающей среды. Есть очень низкие частоты вне нашего диапазона слышимости. И при этом в мире безостановочно отправляются миллионы сообщений, которые передаются по кабелям импульсами света. Мы еще очень многого не знаем. В одном и том же городе можно вести очень много разных образов жизни.
Я покупаю налобный фонарик для ночных прогулок и работы с мелкими деталями и впервые за долгое время испытываю восторг от открывшихся возможностей. Моя потенциальная территория расширилась. Я могу заглядывать в темноту, освещать ночных существ, видеть их мельком, пока они занимаются своими делами. Места и времена, которые раньше казались мне загадочными и недоступными, теперь для меня открыты. Если я храбрая. Если я снаряжена.
Я разбита, вся в шрамах, но живая и красивая. С фонариком на голове я снова открываю сайт знакомств. Пробую несколько паролей, прежде чем вспоминаю правильный, но почти не сомневаюсь, когда нажимаю «восстановить профиль».
Я понимаю, что, несмотря на боль, я не сожалею о том, что произошло. Я не сожалею, что встретила его. Берлин разбил мне сердце, но я рада, что позволила ему это.
Эпилог