Глава XII

Вся ее решимость исчезла в холодном прагматичном утреннем свете. В особенности ее привел в уныние вид еще одного таракана. В середине ночи она встала, потому что больше не могла терпеть – ей нужно было в туалет после выпитого вина, и миссис Марч неохотно отправилась в ванную комнату. Только включив свет, она сразу же увидела черное пятно по центру белого пола. У него на голове покачивались антенны, толстое маленькое тельце ползло вперед. Она закричала, стала звать Джорджа, но того не оказалось в кровати. Она стала бить насекомое шлепанцем, снова и снова, на мраморе осталось черное желеподобное пятно. Она оторвала кусок туалетной бумаги, чтобы собрать с пола то, что осталось от насекомого, и спустила это в унитаз. После этого миссис Марч провела больше времени, чем, вероятно, требовалось, чистя подошву своего шлепанца и плитку пола.

– Уходи, чертово пятно, – произнесла она вслух, после этого у нее с губ сорвался дрожащий смех, который ее удивил.

На следующее утро она отправилась в ванную, размахивая шлепанцем. Она увидела свое отражение в зеркале – нечесаная женщина с широко раскрытыми глазами, и ей стало себя жалко. Мысль о том, как дезинсектор в форме идет через холл внизу и начинает задавать вопросы швейцару, привела ее в ужас. Она взвешивала возможные варианты действий, когда завтракала вместе с Джорджем. Они оба сидели молча, Джордж читал газету, миссис Марч помешивала чай. Она неотрывно глазела на блюдо в центре стола, когда Джордж впился зубами в тост: тост затрещал, крошки посыпались на газету, словно громко падающие капли дождя. В прихожей тикали высокие напольные часы – как и всегда, ничего не сбивало их ритм.

Среди тиканья часов, жевания Джорджа и падающих крошек на миссис Марч нашло вдохновение, и она решила, что сегодня отправится в музей. Она изучала историю искусств. Ее отец считал эту специальность «абсолютно бессмысленной» – вероятно, представлял, как его дочь весь день рисует косы своих сокурсниц или подпиливает ногти в ожидании мужа. Она училась в колледже в Новой Англии, стоявшем в пасторальном окружении – среди красных растений и растений горчичного цвета, он был словно вдали от окружающего мира, и у миссис Марч иногда возникало ощущение, что она сама – картина. Она находила удовольствие в концепции искусства – да, в его идее, – но ее пугало то, что она, как кажется, охватывала все – от средневековой иконографии до картин Кандинского, авангардных опер, книг и архитектуры в стиле барокко. В последний год обучения она даже записалась на курс кинематографии и посещала его вместе со студентами богемного вида с факультета драматургии, которые курили в аудитории и покидали ее с безразличным видом или легким пренебрежением, если от них требовали потушить сигареты. Она всегда была прилежной, тихой и послушной студенткой, получала удовлетворительные оценки, но никогда – блестящие. Наиболее комфортно она чувствовала себя как сторонняя наблюдательница, свидетельница, которая с благоговейным трепетом слушала оживленные споры о том, что составляет искусство, о его истинной ценности.

– Искусство – это намерение, – сказал однажды ее любимый преподаватель. – Искусство должно вас трогать. Любым способом, положительно или отрицательно. Ценить искусство – это на самом деле просто понимать, какая задача поставлена перед этим предметом искусства. Совершенно необязательно хотеть повесить его у вас в гостиной.

На протяжении многих лет миссис Марч повторяла эти слова, словно сама их придумала, на различных благотворительных ужинах, вечеринках, посвященных каким-то публикациям, и церемониях награждения. Она не прекращала попытки интерпретировать послание преподавателя, и никогда не признавалась даже себе, что не может этого сделать. Тем не менее ей нравилась сама мысль о том, что она владеет этими знаниями, этим небольшим интеллектуальным преимуществом над остальными. И она получала удовольствие от посещения музеев. Она ощущала легкое покалывание в теле от возможности того, что кто-то из знакомых увидит ее в этих холодных тихих залах, увидит, как она все это ценит.

Она решила, что пойдет туда сегодня, и все ее проблемы исчезнут. Она улыбнулась и глотнула чая.

Было холодно, но солнце светило ярче, чем на протяжении долгого времени, и в приливе оптимизма миссис Марч решила пройтись пешком. Она оставила дома зонтик, который часто предусмотрительно брала с собой на всякий случай. Если пойдет снег, она остановит такси, хотя она всегда нервничала, если приходилось брать такси для такого короткого путешествия.

Утром воздух был прохладным, щеки у людей раскраснелись, носы потекли. Миссис Марч словно впервые оказалась в Нью-Йорке. Она проходила вверх по улице и улыбнулась при виде выброшенного дивана, из-под обивки которого торчала вата. Диван стоял на краю тротуара рядом с переполненной урной. Она прошла мимо ряда приятно пахнувших рождественских елок, стоявших у каких-то подмостков, и помахала продавцам, которые сгрудились у них, пытаясь согреть руки своим дыханием. На другой стороне улицы у тележки с полосатым зонтиком стоял торговец сосисками в тесте, и у него на лице, напоминавшем лошадиное, выделялись лопнувшие сосуды; другие продавцы предлагали крендельки, которые оставались теплыми благодаря лампам для подогрева. Миссис Марч потратила остатки наличных на жареные каштаны в коричневом бумажном пакетике в форме рожка. Она засунула их в сумку без намерения есть – ей просто нравился их запах.

Она обогнала пожилую женщину в плюшевом пальто, которая толкала перед собой сидячую коляску с ребенком, явно только учившимся ходить. У женщины были короткие волосы, как у мальчика, и они торчали словно иглы, и это произвело впечатление на миссис Марч. Она сама никогда не осмелилась бы таким образом демонстрировать свой возраст. В любом случае короткие волосы идут только худым женщинам, а судя по тому, как она набирала вес, миссис Марч очень сомневалась, что когда-нибудь будет худой бабушкой.

Ее сердце наполнилось незаслуженной гордостью, когда она приблизилась к величественному зданию с роскошным фасадом в стиле бозар [20]. Красные флаги висели между греческими колоннами, официально заявляя о том, что это за заведение, – и она ощутила от этого свою важность, но также почувствовала себя и мошенницей, словно пыталась попасть туда, где ей было не место.

В это время дня музей стоял почти пустой, за исключением нескольких туристов и групп школьников в сопровождении учителей. Мимо нее к выходу проследовала большая группа людей, и среди их одежды миссис Марч заметила расплывчатый знакомый рисунок – теннисные ракетки. Из дальних уголков сознания струей нахлынула тревога, всплыли воспоминания – как вонь гниющего фрукта, забытого в дальней части холодильника. Но когда она снова повернулась, чтобы на него посмотреть, это оказался совсем не он, а женщина в плаще с рисунком из ягод клубники.

Стук ее каблуков эхом разносился по музею, когда она поднималась по лестнице.

Здесь она требовалась им всем – этим людям на портретах. Казалось, их глаза находили ее глаза, независимо от того, в каком углу галереи она стояла, некоторые вытягивали шеи, чтобы за ней проследить. «Посмотри на меня», – казалось, говорили они все. Миссис Марч прогулялась по бесконечному лабиринту коридоров, каждая галерея была наполнена глазами, руками и нахмуренными бровями. Она прошла мимо изображения Иисуса, написанного масляными красками; на этой картине его мертвое тело снимали с креста и опускали на кучу роскошных тканей красного и голубого цветов. Ей были знакомы такие образы, из памяти тут же всплывали все воскресенья, когда она по утрам ходила в церковь. Ее родители всегда предпочитали церковь Святого Патрика, стоявшую на той же улице, где находилась их квартира. Ей всегда было скучно слушать проповеди. Однажды она склонилась к матери и спросила шепотом, почему женщины не могут становиться священниками.

– Женщины беременеют, – прошептала в ответ мать.

Теперь она глядела на сцену распятия, где Христос смотрел на небеса, приподняв брови и слегка приоткрыв губы. Страдания, написанные у него на лице, так впечатляли, он казался таким терпеливым – и она вдруг подумала, что так следовало бы изображать женщину.

Миссис Марч проследовала в конец зала и повернула направо, а там вошла в галерею, в которой, как она знала, в позолоченной раме в стиле барокко выставлялась менее известная копия «Девушки с жемчужной сережкой» Вермеера [21]. Миссис Марч склонила голову набок и стала рассматривать портрет. Девушка куталась в блестящую шелковую шаль и была такой страшной, с такой странной анатомией лица – широченный лоб, широко расставленные глаза, почти полностью отсутствующие брови, – что если бы она не улыбалась, то ужасала бы. Да и в ее улыбке было что-то раздражающее, выбивающее из колеи. Словно она знала, что вас ждет какая-то ужасная судьба, и получала удовольствие от этого видения.