Начало получилось обнадеживающим. Вайг, воодушевясь, направился следом по тропе в сторону муравейника. Найл, перебежав вперед, укрылся за кустами. Мимо Вайга просеменило уже несколько муравьев, и ни один не обратил на него внимания. Найл с затаенным дыханием следил, тщетно пытаясь унять сердце, прыгающее в груди. От муравейника Вайга все еще отделяло около полутораста метров, он приближался очень осторожно. Внезапно в голове у Найла мелькнуло: надо бы прежде всего сладить с неуемным биением сердца (по крайней мере, в детстве ведь получалось). Так что на время он даже забыл о Вайге, все внимание сосредоточив на своем волнении и страхе, веля им исчезнуть. Поначалу все приказы звучали впустую, но вот наметился некий сдвиг. Найл сосредоточился еще сильнее; в голове, ожив, затрепетала точка яркого света. Когда Найл снова перевел внимание на тропу, Вайг был уже на полпути от входа. Перепачканная кожа, матово отливающая на солнце, придавала брату нелепый вид; обострившимся чутьем Найл ощущал его страх и вместе с тем отчаянную решимость. Как и Найл, Вайг держал себя в руках, не выказывая боязни. Вот навстречу брату засеменил выбежавший из лаза муравей–рабочий. По мере того как человек и насекомое сближались, Найл отчетливо чувствовал смятение последнего; запах вроде бы знакомый и в то же время какой–то не такой. Но, судя по всему, враждебных намерений существо не имеет и пахнет как родное. Только когда муравей с Вайгом разминулись, до Найла дошло, что ведь он, оказывается, читает мысли муравья. Все равно как если бы он сам обратился сейчас в это подвижное насекомое, овладев его телом. Из этого положения равно чувствовались и остальные членистоногие собратья, находящиеся в муравейнике. Ощущение ввергало в оторопь: ум точно распадался на тысячи крохотных осколков, и каждый осколок в то же время являлся неотъемлемой частью неизменного целого.
Вайг же тем временем уже приближался к муравьям–солдатам. У них не возникало и тени сомнения, что существо, крадущееся навстречу, — чужак, которого необходимо остановить. Соображение сработало у нескольких сразу, причем настолько отчетливо, словно они перебросились словами, даром что в сторону Вайга повернулись только двое — выжидающе, со скрытой угрозой. Вайг, смекнув, что дело неладно, свернул в сторону и сошел с тропы. Пик сосредоточенности у Найла прошел, вместе с ним и прошло прямое включение в умы муравьев.
В голову пришла интересная мысль. Если захотеть, можно, наверное, вмешаться в «разговор» муравьев между собой. Слившись с телом муравья, можно было бы, скажем, «прикрикнуть», чтобы тот не огибал стоящего на пути Вайга, а остановился перед ним. Муравей бы в таком случае и не заподозрил, что действует по чьей–то указке, и воспринял бы все как должное… Уж не таким ли образом повелевают своими рабами–людьми смертоносцы?
Отыскав братьев в кустах, Вайг подошел и сел рядом.
— Не идет. Надо, наверно, мазаться чем–то другим.
— А то ты думал! Они, скорее всего, этой дрянью метят тропы, а друг друга различают как–нибудь иначе.
— Откуда ты знаешь? — с удивлением спросил Вайг.
Найл не мог толком ответить, просто знал, и все. Солнце стояло уже над головой, и муравьи укрылись в прохладу своего подземного гнездилища. Вайг отмылся в ручье. Весь следующий час братья блаженствовали, лежа в проворной проточной воде, а затем улеглись в тени финиковых пальм обсушиться. На одну из них Хролф взобрался, исцарапав о шероховатый ствол ладони и ступни, и накидал вниз гроздья фиников. Финики были недоспевшие, но тем не менее вкусные.
Затем Вайг вернулся к своим муравьям, а Хролф с Найлом пошли осмотреть окружающую ручей местность. Разок на них из скрытого кустом логова бросился жук–олень, но, когда братья пустились наутек, быстро отстал. Большинство насекомых здесь, похоже, были растительноядными, и пищи для них имелось в изобилии. Встречалось очень много плодоносящих растений, кое–какие из них были уже и знакомы. В целом выходило, что можно смело есть любой плод, который используют в пищу насекомые, хотя самый аппетитный на вид — этакий увесистый лиловый шар в зеленых и желтых пятнышках — оказался маслянистым и горьким. Иные, вроде круглого и желтого плода, из–за которого угодил в опасный кратер Найл, имели сладкий, чуть вяжущий вкус. Эти, похоже, были самой любимой пищей у муравьев.
На границе с каменистой пустошью росло небольшое не то деревце, не то куст сродни полому кактусу. Его сухие обвислые листья стелились по земле — видимо, служили для сбора воды — и были жесткими, как трава альфа. Отщипнув от них три узкие полоски, Найл сплел веревку. Этому ремеслу он обучился еще в детстве и владел им так мастерски, что его работа ничуть не уступала материнской. Новый материал оказался настолько добротным, что Найл, отщипывая полоску за полоской, постепенно сплел веревку раз в восемь длиннее собственного роста.
Тем временем Хролф, свесив ноги в кратер лупоглазого создания, один за другим бросал туда камешки, надеясь выманить тамошнего обитателя наружу. Первый камень, прицельно пущенный вниз по склону, заставил жука показаться из своего логова. Прилетевший следом второй, цвенькнул страшилище по голове — оно зарылось в землю и обратно уже не показывалось.
Лениво, не зная, чем бы еще заняться, Найл начал кидать в воронку камни, стараясь по чуть заметному бугорку угодить в то место, где — он знал — прячется сейчас насекомое. Неожиданно пришла идея: если выманить его наружу, разыграв из себя приманку? Если обмотаться вокруг пояса веревкой, то дело не такое уж и опасное. Прежде всего опробовали веревку. Хролф взялся за один конец, Найл что было силы потянулся за другой. Веревка, пожалуй, была попрочнее той, что из травы. Присев на краешек кратера, Найл стал постепенно сходить вниз, не забывая усердно обваливать камни. Не успел пройти и четверти пути, как камни на дне зашевелились и наружу показалась знакомая пучеглазая голова. Найл опустился еще на пару метров — Хролф вытравливал веревку, — затем снова притормозил. Насекомое выкарабкалось из–под камней и теперь сидело, уставясь на людей. Было что–то доподлинно ужасное в этой бесстрастно–зловещей физиономии. Найла начало уже одолевать сомнение: а вдруг оно взберется по склону прежде, чем он успеет выскочить наверх?
Веревка вокруг пояса стала туже: значит, Хролф готовит пращу (другой ее конец был затянут у него вокруг пояса). Над головой Найла прожужжал камень, да так близко, что ветром взъерошило волосы. Метнул Хролф метко: камень пришелся страшилищу прямо по центру физиономии, от чего оно тяжело вздрогнуло и отпрыгнуло, неуклюже упав на короткие ноги. Защищенное панцирем массивное туловище, не приспособленное к быстрым движениям, откатилось в сторону. Второй камень пришелся сбоку, основательно задев голову. Третий, угодивший насекомому меж щупиков, обратил его в бегство: несколько секунд, и единственное, что осталось на дне кратера, — это бугорок из камней и фунта; вскоре сгладился и он. Хролф, ухватившись за веревку, вытянул Найла наверх. Там они обнялись и громко расхохотались, хлопая друг друга по плечам.
Метрах в двадцати обнаружился еще один кратер. И здесь насекомое удалось выманить, с силой обрушивая камни. И опять со все той же зловещей безучастностью оно дожидалось, когда добыча скатится вниз. Именно такая безучастность привносила в игру азарт. Страшилище, похоже, было уверено, что добыча никуда не денется. Братья, можно сказать, физически ощущали его изумление и ярость, когда вдруг выяснялось, что добычей, собственно, является оно само. От этого тварь пришла вдруг в такую ярость, что, когда метко пущенный камень смял ему один щупик, ринулась вверх по склону, силясь добраться до обидчика. На несколько секунд паренька обуял беспросветный страх, сменившийся великим облегчением, когда громоздкое насекомое, потеряв равновесие, сорвалось вниз. Четыре метких выстрела из пращи довершили дело, обратив его в паническое бегство. Метать в Найла камни оно не стало. Очевидно, сработал инстинкт любой уносящей ноги жертвы: прежде всего надо спастись от погони.
Когда нашли третий кратер — помельче предыдущих, — Найл уже действовал с полной уверенностью. По склону спускался, держась совершенно прямо, пригнулся лишь тогда, когда над головой зажужжали камни Хролфа. Он и сам швырнул несколько камней, но те отскочили от брони, не причинив твари никакого вреда. Обратиться насекомое вспять вынудили выстрелы Хролфа.
Роль живца начала Найлу постепенно приедаться. Ему хотелось поупражняться с пращой Хролфа. Хролф и рад был бы пойти навстречу, но для такого дела был излишне крупноват: Найл при всем желании не мог вытянуть его наверх.
Тогда Найл придумал следующее. Хролф, крепко упершись расставленными ногами, встал в нескольких шагах от ямы, а Найл отошел, насколько позволяла веревка, а затем разбежался и кинулся вниз по склону. На ту сторону его вынесло, словно маятник, — помог Хролф, гибко славировав корпусом. Град камней сделал свое: тварь с шуршанием полезла из–под земли наружу. Пока она недоуменно озиралась, пытаясь определить, где же добыча, Найл несколько раз успел поработать пращой. В сравнении с Хролфом метателем он был неважным, только один камень попал насекомому в голову. Но и этого оказалось достаточно, чтобы оно опять зарылось в камни.
От такого развлечения оба разгорячились и пошли к ручью охладиться. Потеха над лупоглазыми сослужила полезную службу: своей вылазкой братья изжили страх. Чувствовалось, что им снова «везет». Когда сидели в ручье, Найл изложил мысль, что вот уже два дня безвылазно свербила в голове: надо бы уговорить семью перебраться из пустыни в эти края, где вдоволь пищи и воды. На секунду глаза у Хролфа зажглись энтузиазмом, но лишь на секунду.
— Сильный (Джомар) никогда на это не согласится. Он боится смертоносцев.
— Но у них дозоры–то всего два раза в день!