Тут он несколько лукавил сам с собой. Настоящими друзьями эти парни для него пока что не стали, и станут ли когда-нибудь, еще очень большой вопрос. Слишком уж выбивался он из их среды, смотрелся случайно залетевшей в стаю белой вороной. Еще бы, основная масса ребят, входивших в бригаду, принадлежала совсем не к тому слою населения, с которым он привык общаться. Это были дети жителей далеких рабочих окраин, толком не учившиеся в школе, и сейчас подавшиеся в техникумы и профтехучилища, один лишь Кастет, оказался студентом строительного института, да и тот с трудом перебивался с «двойки» на «тройку», постоянно вытягивая и пересдавая «хвосты». Они не читали философских трудов, не имели никакого понятия об изящных искусствах, были по сути своей просты и примитивны. Но почему-то лишь они эти недоразвитые, с точки зрения, получившего разностороннее образование мальчика-интеллигента, осмеливались оказывать сопротивление наводнившим Москву еще более диким кавказцам, выходцам из Средней и Восточной Азии, тем же неграм, наконец. Рафинированная столичная молодежь из хороших семей на такое оказалась в принципе неспособной. Да ей это было и не нужно. Потому Вовчик и был сейчас не в привычной среде, а в стае этих маргиналов и люмпенов, и вместо того, чтобы играть на скрипке, или штудировать английские неправильные глаголы, стоял, прислонившись к грязной серой стене заплеванного тамбура пригородной электрички.

Конечно, так не бывает, чтобы такой вот домашний мальчик вдруг ни с того ни с сего оказался в бригаде готовящихся провести очередную акцию скинхедов. Для этого что-то должно было произойти в его жизни, нечто из ряда вон выходящее, разом обрушивающее привычный устоявшийся мир, выворачивая его вместо лощеной лицевой стороны наверх неприглядной изнанкой. Но до самого события мы еще дойдем, а пока посмотрим, как у яркого представителя «золотой» молодежи, вообще впервые зародились мысли о национальных ценностях и идеях, возникло желание спасти эту катящуюся в пропасть страну. Тут всему виной был самый обычный школьный урок истории. Семинар о падении древнего Рима под ударами варваров.

Ох, нельзя все же доверять преподавание в элитных школах такого тонкого и деликатного предмета как история слишком увлеченным людям. Нельзя! Но чего уж там, поздно, уже доверили. Учитель истории из частной гимназии, где за немалые деньги обучался, оканчивая курс обязательного среднего образования, Владимир Молчанов, оказался личностью неординарной, он был буквально влюблен в собственный предмет и чрезвычайно им увлечен. «Не зная прошлого, невозможно понять настоящего, и предвидеть будущего!» — важно говорил историк, значительно поднимая вверх указательный палец. На его уроках гимназисты пускались в бурный полет фантазии, примеряя на себя мантии королей и императоров, издавая указы, и объявляя войны. Проводили параллели с сегодняшним днем, обсуждали последние решения правительства и тенденции развития международных отношений. Узкие рамки школьного курса были настолько тесны преподавателю, что гимназисты умудрялись проскочить общие знания галопом, не задерживаясь на годовом школьном курсе больше чем на месяц, а потом начинались чудеса. Историк учил их вычленять подковерный ход борьбы политических и экономических интересов разных стран на мировой арене, замечать исторические тенденции развития того или иного народа, понимать на этой основе происходящее в мире сейчас и достаточно точно прогнозировать то, что еще только должно произойти. Изучение истории превращалось в увлекательную игру. Не только увлекательную, как оказалось, но и весьма опасную для неокрепшего, духовно пылкого юноши. Семинар о гибели Римской империи, просто потряс Вовку Молчанова. Уж больно явными были исторические параллели с нынешней Россией, уж очень удачно ложились характерные штрихи сегодняшнего дня, на кальку давних событий.

— Падение Рима началось с того, что жителям колоний было предоставлено римское гражданство, наряду с жителями метрополии, что практически уравняло их в правах, растворив государствообразующее ядро Империи в общей массе когда-то покоренных народов, нивелировав его значение, — увлеченно рубя ладонью воздух, говорил учитель.

— Изнеженная, погрязшая в разврате и удовольствиях римская знать не желала, да и не могла уже выступить на защиту завоеваний предков. Нация суровых, закаленных в боях воинов, покоривших мир, выродилась в слабых телом и духом потребителей рабского труда покоренных народов. И обречена была со временем пасть под их ударами.

— Падение Империи начиналось с тихой оккупации ее городов, включая даже сам Рим. Римляне не хотели больше ни работать физически, ни служить в армии, желая заниматься лишь трудом благородным, умственным, и, конечно же, развлечениями. Это привело к тому, что в римские города начался неконтролируемый завоз рабочей силы из колоний, и отнюдь не только рабов. Наряду с бесправными рабами в Рим стекались и получившие имперское гражданство инородцы. Именно они делали всю черную работу в Вечном городе, обеспечивая его продуктами и водой, украшениями и тканями, оружием и предметами роскоши. Именно они стали со временем составлять мощь прославленных римских легионов. Именно на них вскоре стала держаться вся жизнь Рима. И именно они предали своих захлебнувшихся в роскоши хозяев, когда пришла пора биться с наступающими полчищами варваров, фактически их соплеменников.

— Так пал Рим, и под обломками прекрасных храмов и оскверненных памятников погибла великая цивилизация. Нет, не грязные дикие варвары уничтожили ее. Она убила себя сама, — трагическим шепотом закончил рассказ историк.

— А теперь домашнее задание, — уже обычным деловым тоном продолжал он. — Подготовить доклад о том, какие схожие черты вы видите в Римской Империи времен упадка с положением современной нам России. Думайте, наблюдайте, анализируйте.

Это злополучное домашнее задание полностью изменило жизнь Вовки Молчанова. Слишком много нашлось на его взгляд бесспорных параллелей. Он шел по Комсомольскому проспекту к метро, голова гудела от роящихся в ней будто пчелы в улье мыслей. А навстречу ему то и дело попадались варвары, те самые, под чьими ударами уже рухнул Рим, те, что пришли теперь сюда, чтобы уничтожить его город, его жизнь, его самого. Вот горбоносый парень с сильными, густо поросшими жесткими черными волосами руками сноровисто заворачивает шаурму для толпящихся у ларька студентов. Почему он здесь? Вот за столиком летнего кафе сидят о чем-то беседуя одетые с крикливой, режущей глаз роскошью черноусые молодцы явно азербайджанского вида. Что они делают в моей Москве? В самом сердце русского государства? Вот грязная попрошайка с раскосым азиатским лицом, за подол цепляются чумазые дети. Беженцы… Откуда они? Почему бежали сюда, в его город?

Чувствуя, как его бросает в жар, а перед глазами начинает кружиться привычная уличная толпа, Вовка ускорил шаги, желая быстрее нырнуть в вестибюль метро, очутиться в приятной прохладе подземки, остудить, наконец, воспаленную голову. Вот уже и массивные деревянные двери с горящей высоко над ними буквой «М». Еще несколько шагов…

Чуть сбоку от входа в метро, мрачно глядя перед собой остановившимся равнодушным взглядом, сидел безногий парень в потертом армейском камуфляже и голубом берете. Десантник. Обрезанные почти до самого паха ноги, стыдливо прятались под небрежно наброшенным одеялом, вытарчивая из-под него неуклюжими культями. На груди у парня неровным рядком висели какие-то медали, Вовка не очень в них разбирался, потому ни одной опознать так и не сумел. Рядом с десантником стоял плоский деревянный ящик с откинутой крышкой. «Нужны деньги на протезы», — коротко значилось на крышке. Никаких приличествующих случаю «помогите», или «умоляю», не просьба, скорее требование. На дне ящика сиротливо лежала одинокая мятая десятка. Не богатый улов к трем часам пополудни. Вовку будто током ударило. За свою жизнь он, наверное, сотню раз равнодушно проходил мимо таких вот покалеченных вояк, цинично выброшенных государством на обочину жизни как использованный отработанный материал. В конце концов, у каждого свои проблемы, разве нет? А вот сейчас, под впечатлением урока истории, вдруг зацепило, да еще как, до навернувшихся на глаза слез. Вот он — современный легионер, брошенный страной, презираемый согражданами, теми самыми, которых он защищал, когда потерял ноги. Это ли не пример того, что страна необратимо валится в пропасть, сама не замечая, что с ней происходит? Это ли не яркое свидетельство того, что все помпезные торжества, парады, презентации, дикие разгулы «новых русских» не что иное, как пир во время чумы? Просто способ замазать себе глаза, не видеть происходящего вокруг? И эта брезгливость во взглядах спешащих мимо людей. Брезгливость и досада. Досада оттого, что безногий инвалид своим видом заставляет их вспомнить, что не все замыкается в их привычном, бегущем как белка в колесе в погоне за деньгами, маленьком личном мирке. Оттого, что он сидит тут безмолвным укором, портя им привычное радостно-дебильное настроение, нагружает лишними проблемами, чего-то требует… Лучше бы тебя там убили, прости Господи, что ты торчишь тут, как бельмо на глазу?!

Вовке вдруг стало невыносимо, до мелких злых слез стыдно за них, за себя, который стоит, уставившись на упрямо глядящего в землю десантника, и не может ничего изменить. Он с трудом проглотил подкативший к горлу горький комок и суетливо, будто куда-то отчаянно спеша, принялся рыться по всем карманам, выгребая из них мелочь и смятые купюры.

— Э, чё выстал на дорге? Ходыт мешаэш, да!

Гортанный голос с резким кавказским акцентом и несильный толчок в плечо. Упущенные из рук от неожиданности монеты серебряным дождем зацокали по асфальту. Вовка еще несколько секунд удивленно смотрел вслед статному красавцу с резким орлиным профилем, облаченному в форсистый итальянский костюм. Кавказец. Может быть даже чеченец. Щеки обдало вспыхнувшим внутри жаром, острая, нерациональная обида сжала сердце тисками. Не из-за потерянной мелочи, нет. Он просто не мог понять почему. Почему, безногий десантник сидит у метро, вынужденный клянчить деньги себе на протезы. А тот с кем он воевал на Кавказе, защищая свою Родину, идет мимо в шикарном костюме, стоящем, наверное, много дороже этих самых злосчастных протезов. И это происходит не где-нибудь в Грозном, а здесь в Москве. Почему так? Кто же, спрашивается, победил в той войне? Чеченцы? Выходит, что так… В голове бушевал ураган, в груди стало вдруг жарко и тесно. Как в тумане, Вовка шагнул к раскрытому ящику, не считая вывалил туда ворох бумажек, что смог отыскать по карманам. Метнулся назад, ползая под ногами прохожих, собрал высыпавшуюся мелочь, бегом вернулся обратно, аккуратно положил монеты поверх бумажных денег. Распрямился и наткнулся на пристальный взгляд васильково-голубых глаз, таких неожиданно ясных, на этом прокопченном солнцем лице.

— Спасибо, брат, — голос был хриплым, каркающим, так бывает, когда человек долго молчит, когда человеку не с кем даже поговорить.

— Мне… У меня… — отчаянно заикаясь и злясь на себя из-за этого начал Вовка.

— Я потом еще принесу! — неожиданно громко, так что испуганно шарахнулся в сторону кто-то из прохожих, вдруг выкрикнул он. — Я найду еще и принесу, обязательно!

Слезы душили его, он плохо различал за их расплывчатым туманом текущую мимо толпу. Кажется, он даже несколько раз с кем-то столкнулся, пока добрался до эскалатора. Люди скользили удивленными взглядами по подростку с покрасневшими заплаканными глазами и тут же равнодушно отворачивались. У всех свои проблемы, не так ли?