— Почему вы так думаете?

— Я вижу это по вашим глазам.

— Это невозможно, — сказала Меер, потому что в противном случае ей было бы трудно вынести боль в глазах Себастьяна.

Оторвав взгляд от дороги, он посмотрел на нее, и Меер испугалась той связи, что образовалась между ними благодаря встрече их глаз.

— Извините, — пробормотал Себастьян.

Меер не поняла, за что он извиняется. За то неуютное чувство, только что вызванное его словами? За полную открытость в поведении? Те, кто только что познакомился, так не ведут себя друг с другом, даже при подобных обстоятельствах, оправдывающих многое.

Себастьян сосредоточился на дороге, а Меер стала смотреть по сторонам. Старинный жилой квартал, в котором находился дом ее отца, перешел в современную часть города, где к прошлому подмешивалась значительная доля настоящего. И все же неоновые вывески и знакомые логотипы на рекламных щитах не портили общее ощущение того, что здесь жива сама история.

Тишину в салоне машины наполнили напряженные аккорды Шестой симфонии Бетховена, выплеснувшиеся из стереоколонок, но в этих звуках что-то было не так, словно две отдельные дорожки накладывались друг на друга, причем одна чуть отставала от другой. Эти нестыковки порождали режущий слух диссонанс, портивший мелодию.

— Вы не могли бы выключить музыку? — попросила девушка.

Открыв окно, она подставила лицо прохладному ветерку.

Себастьян выключил радио.

— Вам плохо?

— Нет, со мной все в порядке.

Поколебавшись, он проговорил:

— Ваш отец мне рассказывал.

— О чем?

— О вашем детстве. О воспоминаниях. О той музыке, которую вы слышите, но никак не можете вспомнить. О несчастном случае. О том, как перелом позвоночника едва не привел к полному параличу и как вам тогда пришлось тяжело.

Меер почувствовала себя полностью обнаженной, к чему она не привыкла. И не знала, как себя вести.

И снова, словно прочитав ее мысли, Себастьян извинился:

— Пожалуйста, поймите, ваш отец рассказал мне все это только потому, что мой сын Николас переживает нечто подобное.