– Да, именно так.

– Куда вы следуете?

– Еду в Каталонию.

– Я бывал в Каталонии, ― как будто что-то вспоминая, пробормотал монах. ― Благодатный край …

Разговор прервал слуга монаха. Монах отвлёкся от курицы и косо посмотрел на него. Тот, пригнувшись и с опаской поглядывая на рыцаря, нерешительно приблизился к костру.

– Могила готова, ― сказал он тихо, потупив свой взор.

Монах разочарованно вздохнул и поднялся:

– Надо отпеть заблудшего… Как его звали?

– Жак из Памье, ― безучастно ответил рыцарь, не спуская глаз с курицы.

– Ну что ж, ― уныло вздохнул монах, ― так и напишем на кресте.

Обряд отпевания закончился быстро. Скоро брат Целестин вернулся и снял курицу с вертела. Уже совсем стемнело. Монах разделил курицу на три части, барону достался самый большой кусок с грудинкой, который он с удовольствием съел. Когда трапеза была закончена, слуга монаха молчаливо исчез в темноте и, завернувшись в плащ, уснул где-то в стороне. Барон и монах остались сидеть около костра. Порывшись в своей чудесной сумке, брат Целестин достал вино и два металлических кубка. Костёр и хорошее монастырское вино сделали своё дело. Спать уже не хотелось; тёмная ночь, тишина и играющий языками пламени огонь располагали к неспешной, откровенной беседе.

– Удивительно божественное провидение, ― сказал монах, глядя на костёр. ― Никто не знает, что ждёт его в будущем, и наступит ли вообще это будущее. Жак из Памье никак, наверное, не предполагал, что жизнь его сегодня закончится так быстро и нелепо.

– Он получил по заслугам. Я дал ему шанс начать новую жизнь в служении, но он им не воспользовался и был наказан, ― хмуро ответил барон П., подбросив в костёр несколько сухих веток.

– Вам совсем не жаль этого человека? ― спросил монах.

– Конечно, нет! ― воскликнул рыцарь. ― Мир есть зло, и жалости в нём нет места никому.

Монах с нескрываемым любопытством взглянул на рыцаря и сказал:

– И мир, и человек есть творения Божьи. Негоже так говорить. Причина зла – грехи человеческие.

Брат Целестин говорил тихо и отстранённо, в его голосе не было слышно ни осуждения, ни назидания, только одна безмятежная и смиренная грусть.

– Человек тут ни при чём, ― решительно возразил барон П., ― он живёт в злом мире и вынужден быть злым. Это погружённый в несовершенство мир делает его таким.

– Вы говорите как еретик-альбигоец, ― осторожно заметил брат Целестин, и рыцарю вдруг в свете костра показалось на мгновение, что монах еле заметно усмехнулся, слегка скривив свои тонкие губы.