Глава IV. Испанские поцелуи и их последствия

Молодой танцовщик получил, по его признанию, приглашение работать в Королевском театре Мадрида (Teatro del Circo)[74], состоявшем «в ведении г-на Саламанка, министра двора». Но вряд ли высокопоставленный чиновник знал в то время о сценических успехах Мариуса Петипа. Логичнее предположить, что протекцию ему составили Люсьен и очаровательная Карлотта Гризи, переживавшие в начале 1840-х годов роман не только на сцене, но и в жизни. Карлотта совершенствовала мастерство в классе балетмейстера парижской Оперы Жана Барре, которому было предложено возглавить испанский балет. Он-то, по-видимому, и помог Мариусу получить ангажемент. Вместе с ними отправился покорять мадридскую сцену и знаменитый тенор Тамберлик[75], с которым, как вспоминал Петипа, «мы сейчас же стали закадычными друзьями». И дружба эта продлилась много лет.

Новый танцовщик по праву мог гордиться контрактом: ему были положены «двенадцать тысяч франков жалованья, бенефис и двухмесячный отпуск». К тому же ему предстояло стать партнером известной балерины Мари Ги-Стефан[76], выступавшей ранее в парижской Опере. Видимо, молодой Петипа произвел на нее хорошее впечатление: Мари пригласила его в турне по большим городам Андалузии[77]. Там они, как свидетельствуют мемуары нашего героя, «имели бешеный успех. Танцевал я и владел кастаньетами не хуже настоящего андалузца».

Артистам посчастливилось попасть на большой праздник в Сан-Лукаре[78]. Здесь в течение трех дней проходил бой быков. Поэтому в городе можно было увидеть знаменитых всадников, тореро[79], пикадоров[80] и бандерильеро[81], приехавших сюда вместе с богачами и аристократами полюбоваться излюбленным в этой стране зрелищем.

Вечером после корриды разгоряченные испанцы толпились на балконах домов и гостиниц, гуляли вместе с семьями, бурно обсуждая представление. На улицах под аккомпанемент гитаристов танцевали знаменитое фанданго[82]. Мог ли остаться в стороне от этого действа Мариус? На нем был испанский национальный костюм, в котором он выглядел как настоящий «majo»[83]. Окинув взглядом толпу, молодой человек увидел «прелестную испаночку» и тут же пригласил ее на танец. Вместе с еще тремя парами они закружились в вихре фанданго. Их друзья держали в руках зажженные факелы, чтобы осветить импровизированную сцену. За это зрители бросали им мелкие монеты. Все это выглядело довольно живописно[84].

Надо сказать, что музыкальным и танцевальным искусством Испании Мариус Петипа увлекся сразу же по приезде в Мадрид. Праздник в Сан-Лукаре — лишь маленький штрих, хотя и красноречивый. Артист восторгался местными мелодиями, полными страсти и неги, многообразными танцевальными ритмами. Впитывая впечатления, он делал для себя пометки, чтобы не забыть наиболее интересные мизансцены, детали и использовать их в своих дальнейших постановках.

И случай вскоре представился, да еще какой! По всей стране было объявлено о предстоящем бракосочетании королевы Изабеллы. К этому знаменательному событию в театре готовили парадный спектакль, к которому М. Петипа сочинил одноактный балет «Кармен и ее тореадор». Впоследствии, за три года своего пребывания в Испании, он поставил еще несколько балетов: «Жемчужину Севильи», «Приключения дочери Мадрида», «Цвет Гренады» и «Отъезд на бой быков». Там же молодым хореографом была создана полька, ставшая настоящим хитом и обошедшая, по его словам, «весь мир».

Самая ранняя из известных нам публикаций о деятельности Мариуса Петипа в Мадриде относится к 3 августа 1844 года. В этот день корреспондент газеты «Эльрабо» сообщил читателям об успешной премьере балета Альбера[85] «Гентская красавица» на музыку А. Адана[86] в постановке Жана Барре. Главную роль исполняла прима театра — Ги-Стефан, — а ее партнером был М. Петипа.

Спустя несколько месяцев главный балетмейстер покинул театр. Следствием этого стало значительное обновление состава артистов балета. Но, как сообщала 7 марта 1845 года «Эльрабо», увольнение не коснулось «незаменимых м-м Ги-Стефан и г. Петипа». При этом репортер сообщал читателям, что «отец последнего — тот самый балетмейстер, который прибыл из Парижа на смену г. Барре». Этому назначению Ж.-А. Петипа, вернувшегося в конце сезона из Брюсселя в Париж, вполне могли способствовать сыновья: Люсьен имел вес в Париже, а Мариус мог замолвить словечко за отца перед дирекцией театра в Мадриде.

Сам же Мариус Петипа, судя по сообщениям местной прессы, пользовался наибольшим успехом в тирольском танце и польке. Причем секрет успеха заключался в вызове, который танцовщик бросал общепринятым в испанском театре правилам. Он пишет в мемуарах: «В Испании, как и везде, впрочем, имеются свои обычаи и нравы, отступать от которых местный житель никоим образом себе не позволит, но давно уже известно, что нет слаще запретного плода». Будучи иностранцем, Мариус порой позволял себе отступления, вызывая нарекания со стороны властей. Причем делал он это сознательно, заранее зная результат: «такие выходки ставили меня на пьедестал героя и создавали сугубый успех у публики, награждавшей меня шумными овациями».

Первый пример такого «геройства» связан с… поцелуями. В Испании издавна существует культ любви и поклонения женщине. Но даже там есть «обычаи, резко противоречащие свободному, откровенному проявлению страсти, каким отличаются, например, все национальные танцы испанцев». Следствием этого стал строжайший запрет артистам-мужчинам целовать женщин на сцене. Даже если это требуется по ходу действия! И вот в одном из тирольских характерных па танцор по ходу действия просит у своей партнерши разрешения ее поцеловать, но получает отказ. Он делает новую, более настойчивую попытку, но результат тот же. Третья попытка влюбленного, роль которого исполнял М. Петипа, смягчает даму (Мари Ги-Стефан), и она соглашается. Артист, войдя в образ, воспользовался полученным разрешением так натурально, что даже «поклонники школы г. Станиславского могли быть вполне удовлетворены». Но не успел он закончить выступление, как тут же перед ним выросла фигура начальника мадридской полиции, который, покинув свою ложу, поспешил на сцену, чтобы напомнить танцовщику о строжайшем запрете целовать даму на сцене!

И тут произошло невероятное. Оказалось, что мнение публики идет вразрез с требованием полицейского начальства. Пока Петипа «смиренно выслушивал реприманд[87] его превосходительства, в зрительном зале просто стон стоял. Публика кричала: „Бис! Бис!“. Что было делать в такой ситуации артисту? Он обратился к директору театра г-ну Саламанке: повторять или нет крамольный поцелуй?

— Валяйте, — ответил тот, словно и не было рядом рассерженного шефа столичной полиции.

Артисты встали в позу, чтобы повторить па. Им показалось, что потолок зрительного зала рухнет от рукоплесканий, накрыв всех находящихся в нем своей тяжестью. Так продолжалась минуту, две, а потом вдруг, словно по команде, наступила полная тишина. Зрители напряженно ждали сцены поцелуя. И вот первая, а затем и вторая просьбы героя отринуты. После третьей — пауза. Затем героиня улыбнулась и кивнула в знак согласия. Артист же, воодушевленный наэлектризованной атмосферой зала, поцеловал ее не один раз, а два. Публика тут же разразилась несмолкаемыми аплодисментами — „явно в пику сидящему в ложе полицейскому комиссару“.

Надо было видеть в эти минуты его лицо! Разгневанный столь явным демонстративным неповиновением, страж порядка вновь поспешил на сцену и сердито бросил артисту:

— Господин Петипа, извольте переодеться. Вы арестованы.

Дело принимало серьезный оборот. Возможно, артисту-иностранцу пришлось бы познакомиться с условиями содержания в мадридской тюрьме, но, к счастью для него, на помощь пришел директор театра — господин Саламанка. Используя свой авторитет, он взял танцовщика под свою защиту, и вскоре инцидент был исчерпан»[88].

После этого «геройского» поступка имя Мариуса Петипа стало пользоваться в Мадриде необыкновенной популярностью. Стоило ему появиться на афише — и сбор был обеспечен. Многие жительницы Мадрида приходили в театр, чтобы посмотреть на своего любимца, как на некую достопримечательность. А он без устали танцевал, стараясь дарить радость своим почитателям. Видимо, поэтому именно здесь, в Мадриде, ему, как танцовщику, была дана объективная оценка. 18 июня 1845 года газета «Семинарио» писала: «В героическом жанре[89] г. Петипа не более чем посредственность, но в характерном жанре он превосходен; этого достаточно, чтобы закрепить за ним репутацию самого выдающегося представителя мужского состава труппы. Сценическая игра его естественна и правдива».