Лисанский и Ева, как ни странно, и впрямь нашли общий язык. Лис натянул серую шелковую рубашку и теперь выглядел вполне сносно, даже эффектно. То ли он припомнил разговор о манерах и в самом деле задался целью вскружить девушке голову, то ли нормальная одежда на него подействовала таким странным образом, но он больше не хамил, не дерзил, не ерничал и не отвешивал ядовитых комментариев.

Дэн нервничал.

Парочка целыми днями проводила время на злополучном диване в гостиной, не умолкая, казалось, ни на минуту. У Лисанского в россыпи внушительных фолиантов обнаружился сборник то ли стихов, то ли прозы на латыни, и по этому поводу было устроено показательное чтение. Дэн надеялся, что он сломает язык, но Лис, к несчастью, даже не запнулся. Ева слушала его тарабарщину с открытым ртом и круглыми глазами. Неужели понимала?!

Оказалось, понимала. Лишь только истек час и Лисанский на какой-то невероятно трагической ноте закончил насиловать мозг слушателей латынью, как Ева стерла со щеки невольную слезу, и оба углубились в бурное обсуждение прочитанного.

Дэн сделал вывод, что озвучена была некая душещипательная баллада, в которой некий юный дворянин отправился скитаться по свету, чтобы найти некое таинственное лекарство для невесты, которая чахла день ото дня и уже намеревалась отправиться на свидание со Смертью. Однако дворянин отыскал Смерть первым! Ту самую, которая – как все, кроме Дэна, знали – играет в шахматы на бессмертие, а ставка – жизнь соперника. Вот юноша и вознамерился спасти свою возлюбленную. И, видимо, мозгов ему было не занимать, ибо он сразу смекнул: пока Смерть занята, невесту в могилу никакая болезнь не сведет – ни волшебных лекарств не надо, ни врачей. Он взял привычку думать над ходами так долго, что затянулась партия на добрую сотню лет. Идиот! Невеста его, даром что совсем захирела и отупела от горя и тоски по возлюбленному, времени зря не теряла: вышла замуж за другого, нарожала детей, внуками обзавелась. О бывшем своем в приступе меланхолии иногда вспоминала… И никто и ухом не повел, что во всем мире сто лет ни один человек не умер. А самое обидное – черт его знает, кто в конце концов эту партию выиграл!

В общем, Дэн приуныл. Почувствовав себя дураком, ретировался в свою комнату. И уснул, растянувшись на кровати поверх покрывала, когда часы не пробили еще и половины девятого.

Проспал он часов пять, если не больше, потому что было уже далеко за полночь, когда голод заставил его подняться и отправиться на поиски еды. В гостиной могли сохраниться остатки ужина.

Из-под двери зала пробивался свет.

Мучимый неприятным предчувствием, Дэн замер, не решаясь подойти и заглянуть в комнату.

Они были там, оба. Лисанский и Ева. Их тихие голоса звучали в глубине гостиной заговорщицки и интимно. Дэн попытался вспомнить, когда в последний раз ощущал такую тяжелую, сковывающую неловкость. Они разговаривали – не разобрать слов, не понять, что обсуждали и над чем смеялись. Но вдруг стало плохо. Внутри заворочался знакомый черный, тоскливый, чужеродный комок омерзения. Всосался в душу, вытягивая силы, навалился, как грудная жаба, и он почувствовал, что слабеет от удушья, от тревоги, ледяными волнами разливающейся в груди и перерастающей в панику. Беспросветность, безнадежность, тупик, холодная, сырая каменная плита – что-то жуткое, неподвижное отрезало его от внешнего мира, и мир этот окрасился во все оттенки черного и превратился в безжизненную, выжженную пустыню. Тошнота подкатила к горлу, холодный пот выступил на коже, и Дэн привалился плечом к стене у двери.

Чужой. Лишний. Ему не было места в гостиной. Как так получилось, что у этих двоих нашлось больше общего, чем у него самого с каждым из них по отдельности? Как вышло, что они мило ворковали в теплой комнате, не испытывая неудобств, не заботясь о том, что на дворе глухая ночь, а он стоял здесь, в коридоре, и не решался войти? Боялся потревожить их? Ощущал возникшую между ними связь? Завидовал? Чувствовал себя калекой, лишенным способности испытывать хоть что-нибудь, хоть бледное подобие привязанности? Он знал Лисанского слишком хорошо – или не знал вовсе? – чтобы стремиться оградить от его влияния неискушенную Еву, но имел ли право вмешиваться? По старой дружбе? А была ли она, эта дружба? Столько месяцев для него не существовало никого и ничего, кроме собственной боли и воспоминаний о Руте. Так почему он решил, будто Ева оценит его заботу, его благие намерения?

Нужно было просто развернуться и уйти. Он мог удовольствоваться ролью наблюдателя. Затаиться, перестать маячить на горизонте, чтобы появиться в нужный момент. От мыслей о «нужном моменте» Дэн вздрогнул. Нет. Даже в «нужный» момент он не рискнет приблизиться. Просто потому что чужие отношения его не касались.

Из гостиной донеслись звуки шагов. Кажется, Лисанский и Ева вспомнили о времени и засобирались спать.

Тихо, чтобы ни одна половица не скрипнула, Дэн проскользнул по коридору и скрылся в своей комнате.