«А что вы думаете о том, что он все-таки бросил жену?»

«Как бы то ни было, он сделал это! И это хорошо. Неважно, как, главное, что сделал. Но сделал он это неправильно. Какого черта он не мог сделать это так, как положено? Маршал, это безумие – примитивная штука, самый что ни на есть примитивный процесс. Мне трудно говорить об этом».

Маршал наклонился к нему и накрыл его руку своей, что было нехарактерно для него. «Поверь мне, Эрнест. Это и правда непросто. Ты прекрасно справляешься. Продолжай в том же духе».

Эрнесту стало легче. Удивительное дело – странный парадокс психотерапии и супервизорства: чем больше ты говоришь о вещах противозаконных, постыдных, дурных, скверных, тем большее вознаграждение получаешь! Но поток его ассоциаций замедлился: «Посмотрим, надо в этом разобраться. Меня взбесило то, что Джастин пошел на поводу у своего члена. Я желал ему добра, надеялся, что он сможет по-хорошему разобраться со своей драконихой. Эта его жена, Кэрол… это что-то».

«С чем она у вас ассоциируется? Давайте потратим на это одну-две минуты, не больше», – сказал Маршал. Это его обнадеживающее «одну-две минуты» было скорее поклоном в сторону супервизорства, чем частью терапевтического контакта. Четкое указание короткого промежутка времени ограничивало самораскрытие и позволяло Эрнесту чувствовать себя более защищенным.

«Кэрол?., нехороший человек… горгона Медуза… эгоистичная, злобная женщина на грани… острые зубки… глаза-щелочки… воплощение зла… самая отвратительная женщина, которую я когда-либо встречал».

«То есть вы все-таки встречались с ней?»

«Я имею в виду, самая отвратительная женщина, которую я никогда не встречал. Я знаю ее только со слов Джастина. Но за несколько сотен часов я узнал ее довольно хорошо».

«Что вы имели в виду, когда сказали, что он сделал это неправильно? А как правильно?»

Эрнест смутился. Он уставился в окно, стараясь не встретиться взглядом с Маршалом.

«Э-э-э… Могу вам сказать, как неправильно: неправильно выпрыгивать из постели одной женщины, чтобы сразу же запрыгнуть в постель другой. Посмотрим-ка… Если бы я хотел чего-то от Джастина, что бы это могло быть? Чтобы однажды, хотя бы однажды, он повел себя как мужик! И чтобы бросил Кэрол как мужик! Чтобы он решил, что это был не самый лучший выбор, не самый лучший способ провести свою единственную и неповторимую жизнь, – и просто собрал бы вещи и ушел. Навстречу одиночеству, навстречу необходимости разобраться с тем, что ты собой представляешь как человек, как взрослый человек, как отдельно взятое человеческое существо. То, что сделал он, – это патетика: снял с себя всю ответственность, вошел в транс, потерял голову от любви к девчонке со смазливой мордашкой – он говорит, что она «ангел небесный». Даже если на какое-то время это подействует, здесь нет никакого роста, он ни черта из этого не вынесет!

Вот так вот, Маршал! Плохо! И я не горжусь этим! Но если хотите примитивных проявлений, вот вам, пожалуйста. Тут этого полно – и на самой поверхности. Я и сам практически все понимаю!» Эрнест вздохнул и устало откинулся на спинку стула в ожидании реакции Маршала.

«Знаете, говорят, цель терапии заключается в том, чтобы стать собственным отцом и матерью. Сдается мне, что-то подобное мы можем сказать и о супервизорстве. Цель его заключается в том, чтобы стать супервизором самого себя. Так что… посмотрим, как вы себя видите».

Прежде чем заглянуть внутрь себя, Эрнест бросил взгляд на Маршала и подумал: «Быть собственным отцом и матерью, быть супервизором самому себе – черт возьми, он хорош».

«Ну, самое очевидное – это глубина моих чувств. Разумеется, я слишком сильно вовлечен. И это безумное негодование, собственничество – как он посмел принять решение, не проконсультировавшись предварительно со мной».

«Верно! – Маршал энергично закивал. – Теперь сопоставьте негодование с вашей задачей снизить его зависимость от вас и сократить количество часов».

«Понимаю я, понимаю. Противоречие очевидно. Я хочу, чтобы он отделился от меня, но, когда он начинает действовать самостоятельно, я прихожу в ярость. Это хороший знак – то, что он настаивает на праве иметь личную жизнь, даже если он скрывает от меня своих женщин».

«Не просто хороший знак, – сказал Маршал, – но и знак того, что вы провели хорошую терапию. Чертовски хорошую терапию! При работе с зависимым пациентом лучшее вознаграждение – бунт, а не заискивание. Получайте от этого удовольствие».

Эрнест был тронут. Он молчал, едва сдерживая слезы, переполненный благодарности, и пытался осмыслить услышанное. Он так много лет заботился о других, что отвык, когда кто-то заботился о нем.

«Что вы видите, – продолжал тем временем Маршал, – в своих комментариях по поводу того, как Джастину надлежало бы правильно обставить разрыв с женой?»