Монгайт: То есть это пенсионеры?
Михалков: Нет. Это идет музыкантам, которые сегодня музицируют или записывают диски, это идет в кино. То, что остается, — это все прозрачно — может по решению пойти на фестиваль, может быть, на то, чтобы кому-то помочь, и так далее. Дело в другом.
УЖАС НАШЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО ЛЮДИ НАЧИНАЮТ АПРИОРИ ОБВИНЯТЬ ТЕБЯ В ТОМ, ЧТО БЫ С УДОВОЛЬСТВИЕМ СДЕЛАЛИ САМИ.
Монгайт: Не исключено. Так бывает.
Михалков: А так как им этого не дано, они начинают предполагать, что ты как раз и делаешь то, что хотели сделать они.
Монгайт: Объясните тогда претензии к вам по поводу строительства гостиницы в Козихинском переулке. Зачем вам гостиница, если, в принципе, вы готовы отказаться от всех своих функций, все перепасовать желающим людям?
Михалков: Я вас умоляю. Зачем вам гостиница в Козихинском переулке, если вы готовы отказаться от всех своих общественных работ, — что за бред, как?
Шакина: Мне, например, просто было обидно, когда эти буквы «ТриТэ» пропали. Я прохожу по Трехпрудному — где «ТриТэ»? Нету «ТриТэ». Как же так?
Монгайт: Там люди бастуют, сопротивляются строительству.
Михалков: Давайте, если совсем по-честному и просто. 20 лет мы там сидим, это разваливающийся дом. Из них почти 11 лет мы пробивали все разрешения — в мэрии, у Лужкова. За это время вокруг все строились. И мы терпели, когда там долбили и у нас тряслись окна, стекла. Мы терпели, потому что мы надеялись, что когда-нибудь скоро у нас это получится. Через девять, или я не знаю сколько, лет, мы все бумаги собрали, и нам подписали — потому что стало неудобно уже, неприлично. И когда мы начали это делать, вдруг выяснилось… что ж такое-то? А что произошло?
Монгайт: А почему люди возмутились, местные жители? Татьяна Догилева, Даниил Дондурей, в конце концов. Поясните?
Михалков: Я не хочу обсуждать Таню. Я убежден совершенно, что пройдет какое-то время, Таня это все прочтет, увидит, что она наговорила и сделала, и будет ей ужасно больно и горько, потому что это все неправильно, все ложь. Угрожал кто-то ей — просто ложь.
Вы посмотрите, какая штука. Значит, возможность построить новое здание в этом месте для нас — это преступление, из-за которого начинаются демонстрации. Почему? Те, что строят рядом с нами — еще на пять, на четыре этажа выше. Почему они тогда здесь стоят? Почему с другой стороны стоят построенные здания, это же тоже новодел? Это несправедливо. Да. Почему Михалков? Потому же и болванки.
Монгайт: Потому что все вопросы к вам.
Михалков: Не вопросы ко мне, а причина во мне. В данном случае я ничем не могу им помочь, потому что, во-первых, это несправедливо, а во-вторых, это неправда. А в-третьих, в конце концов, мы получили абсолютно законно все документы, и все можно проверить, даже то, в чем нас подозревают, — все экспертизы проделаны. И почему этого нельзя делать? Для меня абсолютно не существует в данном случае вопроса: «А может, вы все-таки откажетесь?» Почему? Я думаю, что здание, которое будет там построено, реально украсит этот переулок. Жалко, я не знал, что вы будете этот вопрос задавать, — я принес бы вам эскизы. Очень красивые эскизы, это такое арт-нуво, совершенное начало века.
Монгайт: В этом году разные ваши действия и поступки обсуждались бесконечно. В какой-то момент вы решили создать свою страничку в Живом Журнале. Почему вы решили это сделать? Кто-нибудь вам посоветовал? Как возникла эта идея?
Михалков: Да потому что от моего имени открыто двадцать сайтов — «Н. Михалков», «Никита Михалков». Я потрясен. Можете себе представить такую штуку? Я говорю совершенно другие вещи, а вы в слезах сидите.
Шакина: Каждая по своей причине — одна кашляла, другая смеялась, мне кажется так.
Монгайт: Вы уходите от ответа. Вы хотели рассказать про ЖЖ, а перевели разговор на мои слезы.
Шакина: Нет-нет, сейчас Никита Сергеевич расскажет нам про ЖЖ.