Несчастный открыл глаза и тяжело вздохнул. Сейчас он мечтал исчезнуть. Навсегда.

– Лорду Бромвичу значительно лучше. Я настаиваю, чтобы его развязали, – велела Пенелопа. – Ему также необходимо принять ванну и переодеться.

«Нет, – думал Габриэль. – Все, что мне необходимо, так эта бездна, которая поглотила бы меня навсегда».

Пенелопа и Аллен сверлили друг друга взглядами, словно генералы враждующих армий на переговорах. Управляющий стоял неподвижно.

– Вы же не думаете, что будете присутствовать при…

– Разумеется, нет, – ответила Пенелопа. – Однако я останусь в палате лорда Бромвича. И это не обсуждается.

Аллен недовольно сжал губы, но Пенелопа всем своим видом показывала, что не намерена отступать. Габриэль заметил тени у нее под глазами. Как сказал Аллен, она здесь со вчерашнего дня и, должно быть, всю ночь провела не смыкая глаз с пациентом. Но зачем?

Что ж, Габриэль не знал, почему она здесь, но уж точно не собирался терпеть пренебрежительное к ней обращение со стороны Аллена.

– Немедленно велите принести леди Мантон поднос с ужином, – распорядился он.

И Аллен, и Пенелопа удивленно посмотрели на него. Молодая особа одарила Габриэля легкой улыбкой, управляющий же поджал губы в еще большем неудовольствии.

– Спасибо, Габриэль, но я подожду тебя. Дай знать, когда будешь готов, – любезно добавила она и удалилась.

Габриэль проследил каждый ее шаг. Стыд, злость, смущение и отчаяние переполняли его. И когда же он будет готов? Очевидно, никогда. Как же ему смотреть в глаза Пенелопе после всего, свидетельницей чему она стала?

Пенелопа прошлась по палате вдоль окна, наблюдая, как медленно заходит за горизонт зимнее солнце. Одни слуги поддерживали огонь в камине и следили за освещением. Остальные заботились о приготовлении трапезы и сервировали стол, согласно принятому этикету в богатом доме: белоснежная скатерть, тонкий фарфор, хрусталь и серебро. Все это, однако, придавало обстановке некую ирреальность.

Леди Мантон снова взглянула на дверь ванной комнаты. Прошло уже больше часа с тех пор, как она отдала Габриэля на попечение персонала Викеринг-плейс. Из ванной не доносилось ни звука. Ни голосов, ни плеска воды. А время шло, и терпение посетительницы подходило к концу.

Пенелопа подозревала, что ее присутствие чувствительно задело гордость Габриэля. Она ведь увидела его плачевное состояние, наблюдала чудовищный приступ, и он знал об этом. Трудно забыть, как он побледнел, осознав, что молодая родственница действительно приехала к нему.

«Я всегда хотел быть только с тобой».

Она приложила ладонь к груди, словно стараясь успокоить нарастающее волнение. Пенелопа не могла думать ни о чем, кроме признания Габриэля. Однако она не сомневалась: его слова не значат ровным счетом ничего. Это всего лишь бред больного человека, нашептанный во тьме кому-то, кого, казалось, и вовсе нет в комнате.

«Или… Он говорил это тебе, хотя и не знал, что ты настоящая».

Пенелопа нахмурилась. Как бы то ни было, ситуация вызвала у Габриэля чувство неловкости. А это уже просчет самой Пенелопы: совсем иного ждала от нее миссис Бромвич. И теперь, как бы юной леди ни было страшно, она поняла, что готова на все, дабы должным образом выполнить данное ей поручение. Габриэль молил ее о помощи, и Пенелопа никогда не оставит его.

Она еще раз взглянула на дверь. Ожидание утомляло, и она решила, что если еще через пять минут Габриэль не появится, она ворвется в ванную и…