Дверь вашего покоя

Открыть ночной порою, —

И вас обнять нагую! —

Вот счастье золотое![151]

Вполне возможно, поэт имел в виду, что хочет жениться на этой даме: утверждая, что отдал любви свое сердце и разум, тело и душу, Бернарт определенно обыгрывал формулировку стандартного обета при вступлении в брак, используемого на юге Франции: «Я отдаю себя тебе». Однако ключевым в рассмотренном выше знаменитом стихотворении оказывается слово «игра»: в финале поэт надеется, что Донна простит его за «немало дней, как я оставил милый дом». Иными словами, он даже не был поблизости от женщины, которую так страстно желал, и на деле превозносит не ее самое, а собственный чудесный и мучительный опыт, полнейший отказ от несбыточного желания.

Тот же сюжет разворачивается во многих песнях трубадуров, чьи эротические надежды редко сбывались. Например, Жофре Рюдель (расцвет творчества ок. 1125–1148 годов) воспевал свою «далекую любовь» (amor de lonh), а другие трубадуры повествовали, как жестоко отвергали их дамы, повергая в безнадежное отчаяние.

Так воспринимали свою непоколебимую любовь мужчины, но среди трубадуров было немало и женщин (trobairitz), имевших собственное представление о мужчинах, которых они любили в свой черед. Женщины-трубадуры тоже обретали добродетель в любви и потому любили открыто и радостно, хотя часто, как и мужчины, были вынуждены сетовать на предательство. Но даже в этом случае их любовь сама по себе была настолько ценной, что превращала боль в предмет гордости. Вот как писала об этом во второй половине XII века графиня де Диа, которая, как и Бернарт де Вентадорн, вероятно, происходила из не очень знатной семьи:

Повеселей бы песню я запела,

Да не могу — на сердце накипело!

Я ничего для друга не жалела,

Но что ему душа моя и тело,

И жалость, и любви закон святой!

Покинутая, я осиротела,

И он меня обходит стороной[152].

Как и Бернарт, графиня де Диа не только сочиняла песни, но и исполняла их (музыка к этой песне также сохранилась[153]), и петь ее побуждают чувства, пусть они и горьки. Она любит — и все тут. Но ничто не помогает — ни ее милости (merces; спала ли она со своим возлюбленным?), ни ее сострадание (cortezia; она подает пример хорошего поведения), ни ее прекрасная внешность, достоинство или здравый смысл. Ее любовник оказался обманщиком, но, даже несмотря на это, она продолжает: «Но вам не шлю упрека, // Лишь о любви напомню молодой». Она самая лучшая, самая верная любовница, и вместо того, чтобы попрощаться (как это сделал Катулл, хотя он, вероятно, не имел этого в виду), она находит утешение в самой силе своей любви.

Трубадуры — мужчины и женщины, всегда исполнявшие свои произведения, — иногда устраивали между собой поединки. В качестве примера можно привести спор Марии де Вентадорн и Ги д’Юсселя в их песнях, чем-то напоминающий перепалку Энни Оукли с ее будущим мужем Фрэнком в мюзикле «Хватай свою пушку, Энни»[154]. В стихотворении «Ужель, Ги д’Юссель, вы сполна // Стихи отказались слагать?» (Gui d’Ussel, be.m pesa de vos?), Мария задается вопросом: «Есть ли для любящих общий закон, // Донну и друга равняет ли он?»[155] Вот как развивается их диалог дальше:

Ги: Как бы у донны был род ни высок.

Он для господства в любви — не предлог!

С донной, — отвечу вам, — друг уравнен,

Если и в низкой он доле рожден.