Священник прочёл на латыни псалом Beati omnes (Блаженны все, боящиеся Господа), и обряд завершился. Мать, сёстры, тётушки и другие родственницы обнимали и целовали Адриенну; тётушки Жильбера остались в Оверни, поэтому он принимал поздравления только от тестя, которого уже стал называть папой, Луи де Ноайля и Филиппа де Сегюра — друга по мушкетёрской роте.
Визитёры, праздничный обед, бал в большой зале с окнами в сад, потом небольшой фейерверк, переплетённые литеры «Л» и «Н» (Лафайет-Ноайль), пылающие в тёмном небе… Адриенна изнемогала под ворохом событий, втиснувшихся в один день и нарушивших привычный уклад жизни, ей приходилось делать над собой усилие, чтобы сохранять улыбку на лице среди гостей. Госпожа д’Айен украдкой пошепталась с мужем, и тот с присущей ему бесцеремонностью, смягчённой юмором, выпроводил всех в каких-нибудь четверть часа. Молодым пожелали доброй ночи.
Раздев Адриенну и облачив её в ночную сорочку, горничная вышла. Девушка забралась под одеяло и услышала сквозь стук собственного сердца, как отворилась дверь спальни; Лафайет в небрежно запахнутом халате откинул рукой полог и посмотрел на неё. Мать подготовила Адриенну к тому, что должно произойти в брачную ночь, но ей всё равно было немножко страшно. Однако Жильбер оказался так ласков и нежен, что она прониклась к нему ещё большей любовью. Через несколько минут они уже лежали рядом, взявшись за руки, обессиленные и слегка ошеломлённые тем, что случилось.
На столике в изголовье кровати горел ночник, едва рассеивавший темноту. Лицо Адриенны тонуло во мраке, но Жильбер помнил его наизусть. Он повернулся набок, провёл рукой по её волосам, коснулся щеки, и она тотчас поцеловала его ладонь.
— Сердце моё! — прошептал он.
— Вы уже причащались? — спросила вдруг Адриенна.
— Да, и не раз.
В голосе Жильбера звучало удивление.
— И вы верите в Евхаристию?
— Я верю в свою звезду.
Он погладил её по плечу, но Адриенна не ответила на ласку, и Жильбер понял, что начатый разговор для неё очень важен.
— Нет, в самом деле: господа богословы могли бы представить мою жизнь как поучительную притчу. — Он принял шутливый тон, с каким обычно говорил с ней о серьёзных вещах. —
Адриенна прильнула к нему и закрыла глаза.
4
Когда король будет проходить мимо, поклонись и поблагодари, — наставлял герцог д’Айен своего зятя, пока они шли по аллее к Малому Трианону.
— За что? — уточнил Лафайет.
На губах герцога заиграла довольная улыбка.
— По случаю твоей женитьбы его величество произвёл тебя в капитаны полка Ноайля.
— Но папа, к чему такая спешка? — Лафайет вовсе не обрадовался. — Я ещё не был в своём полку, и как отнесутся офицеры, которые много старше меня, имеют опыт и заслуги, но ниже чином…
— Дорогой мой! — Д’Айен остановился и опёрся обеими руками на трость с золотым набалдашником, чтобы подчеркнуть серьёзность своих слов. — Никто не мешает тебе проявить качества, достойные твоего нынешнего звания, но такова жизнь: стать кем-то и потом назваться им гораздо сложнее, чем назваться и потом стать. Опыт и заслуги — дело наживное. Вспомни сказку о Золушке: добродетель может всю жизнь просидеть в золе у очага, если кто-нибудь вовремя не подсадит её в золочёную карету. Считай, что я — твоя фея-крёстная.