В особом Monitum перед трактатом Contra Nestorianos [57] читаем такое сообщение о Леонтии:

и так далее. [58]

Сопоставляя все эти заметки, послужившие базой для вышеуказанных «ученых мужей» в их научных исследованиях о Леонтии, мы видим, что они как будто хотят говорить о разных личностях, но в деталях странным образом почти во всем совпадают. И тот, и другой Леонтий оказываются монахами, Византийским по рождению и месту первоначальной деятельности, и Иерусалимским по монашеской жизни в Лавре св. Саввы. Такое обстоятельство подало повод ученым-историкам вообще различать двух Леонтиев: одного — оригениста и несторианина Юстиниановой эпохи, бывшего монахом Ноной Лавры в Палестине и не оставившего после себя литературных трудов, а другого — строго ортодоксального монаха начала VII века, жившего в той же Лавре и оставившего после себя целый ряд полемических сочинений против еретиков. Такого взгляда по данному вопросу придерживался Манси, [59] причем из новых ученых его взгляд разделяют Рюгамер [60] и Крумбахер. [61] Также и Юнглас [62] хотя и не высказывает своего мнения с достаточной решительностью, но заметно склоняется к различению Леонтия-автора сочинений, жившего в VII веке, от Леонтия-оригениста, жившего в VI веке.

Те основания, на которые опирается вся эта группа ученых-исследователей Леонтия Византийского, сводятся к следующему положению. Первое из серии сочинений (по ΡL) Леонтия — Σχόλια или De sectis — могло быть написано не раньше чем в конце VI или начале VII века, ибо в нем упоминаются:

1) Евлогий, [63] в качестве последнего Александрийского патриарха, а он вступил на кафедру приблизительно в 579–580 гг. и умер в 607 г., [64] и

2) Иоанн Филопон, [65] которого Леонтий обличает в тритеизме, а он умер в 610 г., [66] следовательно, его критик только после указанного года мог писать о нем в такой форме: τὸ σόγμα τῶν τριθεϊτῶν, οὗ αἱρεσίαρχος γέγονεν ὁ Φιλόπονος «учение тритеистов, ересиархом которого был Филопон» или в такой: οὕτως οὖν καὶ ὁ Φιλόπονος ἔλεγεν «так говорил и Филопон». [67]

Могут быть приведены и другие места из этого же сочинения De sectis, где указывается на происхождение этого сочинения в конце VI или начале VII века. Эти места мы подробно разберем после, при специальном рассуждении о вышеуказанном сочинении, а теперь остановимся на вопросе о том, какую силу доказательности имеют вообще ссылки на сочинение De sectis. Эти ссылки имели бы неотразимое, решающее значение, если бы не было никаких поводов к сомнению в том, что это сочинение принадлежит Леонтию Византийскому, и никто другой в нем не принимал никакого участия. Этого последнего утверждать совершенно невозможно, как показывает и самое название сочинения, с каким оно дошло до нас. Надпись его в греческом подлиннике такова: Λεοντίου σχολαστικοῦ Βυζαντίου σχόλια ἀπὸ φωνῆς Θεοδώρου, τοῦ θεοφιλεστάτου ἄββα καὶ σοφωτάτου φιλοσόφου τήν τε θεῖαν καὶ ἐξωτικὴν φιλοσοφήσαντος γραφήν «Схолии Леонтия, схоластика Византийского, со слов Феодора, боголюбивейшего аввы и мудрейшего философа, изучившего как божественную, так и светскую науку». Спрашивается, чье же, собственно, это сочинение — Леонтия или Феодора? Из надписания явствует прежде всего то, что в составлении сочинения участвовали Леонтий и Феодор, но вот вопрос, кто из них первоначальный и главный автор этого сочинения?

На разъяснении этого вопроса останавливается уже аббат Ж.-П. Минь. В Notitia altera по поводу сочинений Феодора, чтеца Византийского, [68] находим такое примечание: «Валезий думает, что Никифор (Каллист) не намеревался отводить много места в своей Церковной истории целым книгам Феодора, но воспользовался только этими извлечениями из них (его ἐκλογὴ ἀπὸ τῆς ἐκκλησιαστικῆς ἱστορίας (Θεοδώρου ἀναγνώστου, ἀπὸ φωνῆς Νικηφόρου Καλλίστου τοῦ Ξανθυπούλου „извлечением из Церковной истории Феодора чтеца, со слов Никифора Каллиста Ксанфопулоса“). Кому-то он их продиктовал, а потому и говорится: ἀπὸ φωνῆς Νικιφόρου „со слов Никифора“ подобно тому, как и книга Леонтия Dе sectis продиктованная аввою Феодором своему писцу, надписывается: ἀπὸ φωνῆς Θεοδώρου, τοῦ θεοφιλεστάτου ἄββα „со слов Феодора, боголюбивейшего аввы“». [69] Согласно такому толкованию, истинным автором сочинения Dе secti надо признать Леонтия Византийского, а Феодора-философа — только чтецом, продиктовавшим эту книгу своему писцу или своим слушателям. [70] Понятно, что авва Феодор в своем воспроизведении Леонтиева сочинения легко мог допустить свои изменения и дополнения и притом сделать это невольно, как живший и работавший, может быть, и при жизни автора, но в иных условиях и при других обстоятельствах. Отсюда ничего твердого в смысле доказательности не будут представлять в сочинении De secti все приведенные нами места, которые говорят, что автор их жил в конце VI или начале VII века: эти места могут быть отнесены на счет Феодора или даже того писца, который записывал со слов Феодора.

Пытаются точнее определить личность аввы Феодора и по ней установить личность Леонтия. Этой целью задался Юнглас и пришел к тому выводу, что авва Феодор есть Феодор, пресвитер Раифский. ^[71] При этом роли данных лиц в отношении сочинения Dе secti у него меняются: Феодор является подлинным автором сочинения, а Леонтий в качестве ученика Феодора, записавшего слова или лекции своего учителя. В доказательство своей гипотезы Юнглас указывает, вообще, на необработанность изложения данного сочинения, что было следствием торопливых записей писца или слушателя, и на саму форму рассуждения в нем: на начала и окончания отдельных (десяти) чтений (πράξεις), свидетельствующие о живой лекционной форме речи, в которой предлагались эти чтения. Так, среди текста мы встречаем обращения: μετέλθωμεν, λέγωμεν, ἐπιλυώμεθα, λύσωμεν, ἐξετάσωμεν и т. д., [72] в конце же чтений попадаются такие выражения: μέχρι οὖν τῶν ἐνταῦθα λέγει ἡ γραφή, [73] ἐν τούτοις ἡ πράξις, ἐν τούτοις ἡ θεωρία. [74]

В том, что сочинение De sectis носит на себе все признаки записок с чужих слов и беглого конспективного изложения его содержании, мы не только согласны с Юнгласом, но готовы подтвердить еще и собственными наблюдениями над языком и стилем данного сочинения. Так, в сочинении мы очень часто встречаем такие слова и выражения, как ἰστέον οὖν, τούτων οὖν οὕτως ἐχόντων, [75] φέρε. [76] Все это несомненные следы живой речи лектора, диктовки его писцу или слушателям. [77] Но все такие и подобные им наблюдения не могут творить о том, что настоящий автор сочинения De sectis есть Феодор Раифский, а не Леонтий Византийский. Уже сам титул, с которым передается в традиции это сочинение, говорит в пользу того, что Леонтий послужил для Феодора источником этого сочинения, а не наоборот, как мы уже об этом говорили. [78]

Затем, в сочинении De sectis есть места, которые дошли до нас в отдельных фрагментах, и эти фрагменты присваиваются Леонтию, а не Феодору. [79] Очевидно, истинный автор как отрывков, так и всего сочинения был Леонтий, а Феодор — только, в лучшем случае, реставратор Леонтиева подлинника. Теперь возникает вопрос об этой личности Феодора — нужно ли его считать за Феодора Раифского, согласно Юнгласу, или за другого какого-либо автора этого имени?

Юнглас настаивает на отождествлении Феодора De sectis с Феодором Раифским в силу общей зависимости сочинений Леонтия от сочинений последнего. Факт этой зависимости он устанавливает на основании новооткрытого кодекса Phill. 1484, в котором найдено сочинение (фрагмент), принадлежащее, по указанию Лаврентианского и Венецианского каталогов Льва Алляция, Феодору Раифскому. В этом сочинении замечается общее сходство мыслей с мыслями, развиваемыми автором De sectis, наблюдается тождественность терминологии, есть даже дословные совпадения в отдельных местах. [80] Из этого сопоставления Юнглас делает такой вывод, что настоящий автор De sectis есть авва и философ Феодор, устно изложивший свое сочинение, а Леонтий Византийский, как ученик Феодора, воспроизвел его и опубликовал в письменном виде. Отсюда другой вывод: Леонтий мог жить только в первой половине VII века, как младший современник Феодора.

Мысль Юнгласа о близком идейном и даже вербальном сходстве сочинения De sectis с сочинениями Феодора Раифского не только нельзя отрицать, но даже можно еще усилить. Уже из имеющегося у нас под руками сочинения Προπαρασκευή τις καὶ γυμνάσιά, [81] в котором обличаются ереси манихеев, Павла Самосатского, Аполлинария, Феодора Мопсуестийского, Нестория, Евтихия, Юлиана Галикарнасского, Севира, видно, что содержание его близко соприкасается с содержанием сочинения De sectis, трактующего о тех же самых ересях. Легко можно указать на многие весьма сходные мысли и выражения из обоих сочинений. [82] Здесь мы можем сослаться еще на сохранившийся славянский перевод сочинения «Феодора, пресвитера Раифского о сущности и естестве» (то есть сочинения τίς φύσις καὶ οὐςὶα «Что есть природа и сущность?»). [83] Здесь автор определяет понятия οὐσία (сущности), φύσις (естества, то есть природы), συμβεβηκός (случайного, то есть привходящего свойства), ὑπόστασις (особенного, то есть ипостаси), γένος (рода), εἶδος (вида) и др. Есть рассуждение о «вособленном» (то есть об ἐνυπόστατος «воипостасном»): оно «особно не строится, но в собствах видимо есть, якоже вид, рекше естество человеческо, в своем собстве не видится, но в Петре или Павле, или в прочих человеческих собствах, якоже человек от души и тела сложен, да ни душа едина наречется, но в собственном теле вособлена». [84] Все это напоминает нам и соответствующие места в De sectis (особенно πράξις 7, Col. 1240) и многие из других мест в сочинениях Леонтия. И все это вместе с тем делает для нас несомненным, что сочинения Феодора Раифского как по внутреннему своему содержанию, так и по своему языку, терминологии и аргументации (у него те же разумные доводы вместе со ссылками на Священное Писание и на свидетельства Святых Отцов) стоят в близкой связи с сочинениями Леонтия Византийского.

Но принимая с Юнгласом данное положение, мы вовсе не обязываемся признать зависимость Леонтия от Феодора. Почему же не наоборот, почему нельзя считать Феодора стоящим в зависимости от Леонтия? Такая зависимость во всяком случае естественнее и понятнее: писатели менее одаренные и плодовитые скорее всего должны поить в зависимости от людей более талантливых и плодовитых, хотя, не спорим, действительность иногда и не оправдывает таких ожиданий. Леонтий безусловно по всему превосходит Феодора, и потому странно настаивать на влиянии именно последнего на первого. И трудно представить себе те мотивы, какими руководствуется в данном случае Юнглас. Может быть, у него есть тайное намерение возвести Феодора Раифского в степень аввы-философа, которая присваивается автору De sectis?! Ниоткуда, однако, не видно, чтобы такое название когда-либо соединялось с именем Раифского пресвитера. И содержание дошедших до нас сочинений Феодора, сочинений, не выделяющихся ничем из ряда других авторов того времени, не открывающих в авторе ни особого философского образования, ни склонности к самостоятельному философствованию, не дает никакого повода думать, что именно этот Феодор, а не какой-либо иной должен быть назван философом. Сверх всего и самое название Феодора философом в титуле De sectis не констатирует, конечно, общепризнанности за ним этого названия, а составляет плод личных взглядов на Феодора того лица, которое ἀπὸ φωνῆς Θεοδώρου «со слов Феодора» писало это сочинение.

С другой стороны, ввиду того, что Феодор Раифский является другом и современником преп. Максима Исповедника, гораздо основательнее утверждать, что именно влиянию этого многоученого мужа и плодовитого писателя Феодор Раифский и обязан сходством содержания своих сочинений с Леонтием Византийским. Сочинения преп. Максима Исповедника [85] носят на себе печать ясной как идейной, так и формальной зависимости от Леонтия Византийского. Правда, преп. Максим в своих творениях не делает прямых ссылок на Леонтия, как и вообще мало кого он цитирует с точным указанием автора. Нет у него и хотя бы глухих, но дословных выдержек из трудов Леонтия. [86] Однако вся терминология, аргументация и обороты речи в сочинениях преп. Максима весьма напоминают Леонтия. Достаточно прочитать Opuscula theologica et polemica («Богословские и полемические труды»), а в них трактаты преп. Максима: Περὶ τῶν δύο τοῦ Χριστοῦ φύσεων («О двух природах Христа») и Ὁροι διάφοροι, [87] чтобы убедиться в справедливости сказанного нами. Здесь защищается ἕνωσις καθʼ ὑπόστασιν «единство по ипостаси» природ во Христе и ἐνυπόστατον «воипостасное» как образ существования человечества во Христе. Есть у преп. Максима рассуждения о συμβεβηκός «привоходящем» ἀνυπόστατον «безыпостасном» и других характерных для Леонтия понятиях, [88] есть совпадающие у обоих определения, например: ὑπόστασις ἐστὶν οὐσία τις μετὰ ἰδιωματων «ипостась есть некая сущность с особенностями». [89] Может быть, не случайны также у Максима названия трактатов: Ἐπίλυσις σύντομος τῆς Σεβήρου ἀπορίας, [90] Κεφάλαια περὶ οὐσίας καὶ φύσεως, ὑποστάσεως καὶ προσώπου, [91] Μαξίμου μονάχου... ἐπίλυσις τῶν προτεταγμένων ἀποριῶν, [92] περὶ ἀριθμοῦ, [93] ὅτι Αριθμὸς οὔτε διαιρεῖ, οὔτε διαιρεῖται, [94] περὶ διαφόρων ἀποριῶν [95] (и др. В сочинениях Леонтия мы найдем весьма сходные подзаголовки трактата и во многом одинаковое их содержание: Ἀπορίαι, [96] Ἐπίλυσις τῶν ὑπὸ Σεβήρου προβεβλημένων συλλογισμῶν, [97] τὰ τριάκοντα κεφάλαια κατὰ Σεβήρου, [98] Ἐκ τοῦ Λεοντίου σχολίων περὶ τοῦ ἀριθμοῦ. [99] Вообще, между сочинениями преп. Максима и Леонтия наблюдается близкое идейное и вербальное сходство и зависимость. [100]

Вопрос о том, кто из этих двух авторов более ранний и служит источником для другого, разрешается тем соображением, что тогда как преп. Максим жил и писал в пору самого разгара монофелитских движений, то есть в середине VII столетия, поэтому и в сочинениях по постоянно повторяются слова: θέλημα и θέλησις «воля», у нашего Леонтия Византийского совершенно не затрагивается вопроса о волях во Христе, и общая цель, какую он преследует в своих сочинениях, есть та, чтобы прояснить церковное учение о взаимоотношении природ во Христе в противовес ложному учению об этом еретических партий. Такая цель могла иметь свое место и свой смысл для православного писателя лишь в VI веке, когда происходили сильные монофизитские и несторианские движения, когда Церковь Восточная всецело была поглощена заботами и трудами по примирению и воссоединению этих сектантов.

Итак, ввиду указанной не только идейной, но и формальной близости преп. Максима к Леонтию Византийскому версия о зависимости Леонтия от Феодора Раифского окончательно отпадает; наоборот, становится несомненной, в силу хронологической смежности, зависимость Феодора от преп. Максима, а через него опять таки от нашего Леонтия. Укажем в подкрепление этого положения еще на один факт, заимствуемый нами из сочинения De sectis и до некоторой степени проливающий свет на время жизни его автора. [101] Здесь речь идет о том, что уполномоченный императора Юстиниана сместил Александрийского патриарха Гайана, обвиненного в афтартодокетизме, и поставил на его место Феодосия-фтартолатра. Это произошло приблизительно в 537 г., и «с того времени до сего дня Гайан исчез», добавляет автор. Очевидно, этот автор во время написания своих строк считал возможным еще появление Гайана, считал его живым. Но такого предположения у него не могло бы и возникнуть, раз он писал в VII веке, когда Гайан, без сомнения, умер, и даже память о Гайане и гайанитах померкла.

Из приведенного аргумента вытекает не только то, что Феодор Раифский не мог быть автором De sectis, но и то, что его нельзя считать за чтеца, использовавшего имевшийся у него под руками материал Леонтия. Феодор жил почти на сто лет позже написания De sectis и притом около Синайской горы в Аравии, стало быть, очень далеко от Иерусалима, около которого жил Леонтий Византийский. Но если это так, то кто же этот Феодор как историческая личность, благодаря которой появилось на свет сочинение De sectis? И, прежде всего, к какому приблизительно времени должно относить жизнь и деятельность этого Феодора? В каталоге Венской Королевской библиотеки [102] на 103-м листе находим такое сообщение о сочинении De sectis: Leontii Byzantini Scholiae, excerptae ex ore Theodoris... quatum titulus ex principio σχόλια ἀπό φωνῆς Θεοδώρου «Схолии Леонтия Византийского, извлеченные со слов Феодора... название которых от начала: „Схолии со слов Феодора“» и т. д. Затем, на листе 143 читаем: Κυρίου Θεοδώρου, τοῦ φιλοςόφον ἐκ τῆς διηγήσεως τῶν θείων καὶ δεσποτικῶν κανόνων «аввы Феодора, философа, из толкований Божественных и Владычних канонов». Относительно автора последнего сочинения здесь замечается: «Весьма справедливым мне кажется, что этот Феодор должен считаться за одного и того же Феодора, о котором есть упоминание ранее в этом же „кодексе“, то есть в надписи Леонтиевых схолий». А в объяснение времени жизни самого Леонтия даются такие указания: floruit saeculo post Christum sub imperator Justini II, sive juniore, Tiberio Frace et Mauricio «процветал в век после [рождества] Христова при императоре Юстине II Младшем, при Тиверии Фракийце и Маврикии», то есть признается, что Леонтий и жил и во второй половине VI века, а отсюда и время жизни Феодора должно быть отнесено к той же эпохе.

В параллель с этим известием можно поставить еще сведение о Феодоре, заимствуемое из хранящихся в Московской Синодальной библиотеке материалов. В одном из полемических сборников [103] читаем следующее: ἀποφώνησις Θεοδώρου τοῦ θεοφιλεστλάτου ἄββα καὶ σοφωτάτου φιλοσόφου... «изглашение Феодора, боголюбивейшего аввы и мудрейшего философа» в 10-и πράξεις «деяниях». Это совершенно похоже на заглавие сочинения De sectis в том виде, в каком оно имеется у Миня. Далее, в том же сборнике [104] находим: ἀπὸ φωνῆς Θεοδώρου τοῦ θεοφιλεστάτου ἄββα καὶ σοφωτάτου φιλοσόφου: ὑπόθεσις τίς τὴν οἰκουμενικὴν τρίτην σύνοδον ἐν Ἐφεσῳ «со слов Феодора, боголюбивейшего аввы и мудрейшего философа: предположение о III Вселенском соборе в Ефесе»; ὑπόθεσις о IV Вселенском соборе и ὑπόθεσις о V Вселенском соборе. Кому принадлежит это ἀποφώνησις «изглашение», «диктант» относительно трех указанных соборов, какому Феодору? Судя по заглавию, тождественному с De sectis, все и тому и тому же философу Феодору, и, следовательно, этот Феодор принадлежит ко второй половине VI века.