Панюшин вышел из дома.

— Чего надо?

Пришелец смерил Панюшина осторожным взглядом.

— А где баба Маня?

— Занята она. За гвоздями поехала — не моргнув глазом, соврал Панюшин.

— За какими гвоздями? — тупо удивился пролетарий.

— За шиферными… Тебе чего надобно, мил друг?

— Мне это… — помялся трудяга. — Остограмиться бы…

Панюшин загадочно улыбнулся.

— Один момент!

Он вынес из сарая внушительную бутыль прозрачного как слеза самогона. Плюньте в глаза тем, кто показывает в фильмах мутное пойло — в своем деле баба Маня знала толк. Продукт ее усилий пускай, и не отличался особой крепостью, зато и не был противным на вкус. Из всех способов очистки бабка признавала один, самый действенный — марганцовку. Правда, пить полученный самогон было не очень полезным для здоровья, но подобные мелочи мало интересовали алчную старуху.

Увидев заветную бутыль, работяга засуетился. Выплюнул травинку, смахнул со стола невидимый мусор. Панюшин со значением поставил бутыль на плохо оструганную столешницу, вернулся за стаканами. Пока он искал посуду на кухне, работяга уже успел извлечь из пакета нехитрую закусь — нарезанное ломтиками сало, несколько вареных яиц и пару пучков зелени.

Панюшин потер руки. В бутыли аппетитно забулькал разливаемый самогон.

— Звать то тебя как? — поинтересовался Панюшин.

— Толик — лаконично ответствовал гость, придирчиво соблюдая уровень жидкости. — А тебя?

— Юрка.

— Ну, за знакомство…

Выпили. Самогонка обожгла гортань. С непривычки Панюшин закашлялся.

— Ох и ядрен, зараза! — выдохнул он.

Неспешно закусили, затем Толик аккуратно разлил еще по одной, Юрий же откинулся на скамейке, чувствуя наступающее умиротворение. Как всегда, после выпитого, захотелось поговорить.