— А не дать ли нам драла, братва?.. Ну их к бесу, рыже-вье и сверкальцы!.. Живыми бы отседа воротиться…
Пока размышляли, что дальше делать, да финки и стволы доставали, погасли вдруг разом фонари и свечи. Будто задул их пещерный ветер.
Стали охотники за сокровищами чиркать отсыревшими спичками и проклинать свою затею. Неожиданно прямо под ногами у них затеплилась одна свеча.
Пригляделись бандиты и — в крик:
— Мать честная!.. Шмякнулась карга старая!..
— Прикидывается… Покойницу изображает…
— Гляди-ка: и свечка в руках…
— Как же она успела зажечь ее?..
— Эй, мадам!.. Хватит бить понты!.. Хоть вы и шарахнули две кружки самогона, это еще не повод так хохмить… Мадам, здесь же сыро… С вашим шебутным характером вы и в самом деле можете не дожить здоровенькой даже до ста пятидесяти лет…
Но слова не возымели действия. Феодосия не шевелилась.
— Видать, всерьез гикнулась ведьма!..
— Вот зараза!.. А ведь еще в хате что-то брякала насчет своей внезапной кончины!..
— Кажется, это ее последний, самый пакостный, выкрутас…
— Ну и попали мы в халазию, братаны. Шухер бьет по всем мастям! Забодают нас неупокоенные жмурики — и огрызнуться стволами не успеем!..
И кинулись незадачливые охотники за сокровищами к выходу из пещеры. А по пятам их преследовали музыка, смех, песни и крики…
Выбрались, когда над Киевом уже сияло солнце. И до того прекрасным показался налетчикам этот мир, что они рухнули в траву и некоторое время с блаженными улыбками смотрели на радостный небосвод, на румяные от солнечного жара облака, на парящих в высоте птиц.
— Хорошо-то как!.. — не сдержал наконец восторга один из бандитов.
— Пропади они пропадом, пещерные рыжевье и цацки, — отозвался другой. — Главное — что мы невредимыми на белый свет воротились.
— В общем, так, братва… — деловито спохватился третий. — О приключении нашем никому ни слова. На всю жизнь молчок — и про неупокоенных жмуриков с их музыкой, и про каргу-покойницу… Хоть и не по-христиански оставлять ее без погребения, да она своя в том пещерном мире. Подземные клоуны сами с ней разберутся…
Один из налетчиков сорвал ромашку и принялся ее разглядывать, будто увидел впервые.