Крушитель вильнул в сторону, пытаясь сбросить меня, но я вцепился в рейлинг намертво. Долбанул по стеклу еще раз. Костяшки на кулаке резануло болью – кажется, здорово рассек кожу. Но зато лобовое стекло лопнуло, обрушилось в салон мелкими белыми гранулами.
– Тормози, я сказал! – зарычал я.
Крушитель, наоборот, дал по газам. Я рывком подтянул ноги, ввалился в салон через лобовое стекло. Машина вильнула в сторону, и меня швырнуло в боковую дверь. Почти сразу же ощутимо тряхнуло – Крушитель не вписался в поворот, выруливая в арку, ведущую к выезду. Левая сторона машины проскрежетала по бетонной стене.
Я ухватился за руль, выкручивая его еще сильнее влево и окончательно гася скорость. Крушитель вцепился в мою руку, потом попробовал ударить меня по лицу. Жалкие потуги.
Когда машина, наконец, замерла, я ухватил его за шиворот и буквально выволок наружу. Он выхватил из-за пазухи пистолет – небольшой, с коротким толстым дулом, но даже навести на меня толком не успел – я выбил его одним ударом. Я рычал, как зверь, и только мысли о матери помешали мне разорвать противника на месте. Я лишь шваркнул его о бок минивэна, пинком отбросил пистолет подальше и метнулся к задним дверям.
Двери были заперты, но я сейчас готов был мять металл голыми руками. Вырвал с мясом ручку, отбросил в сторону. Выбил стекло, потом, ухватившись за раму, взревел, выдирая дверь напрочь.
Мама лежала, согнувшись, на заднем сиденье. Я просунулся в салон, бережно убрал волосы с её лица.
– Мам…
Она открыла глаза. Уф, слава Богу!
Её кресло я нашел в багажнике. Помог ей выбраться, усадил в кресло, укрыл пледом. Я был так рад, что с ней все в порядке, что даже злость на похитителя разом выветрилась.
Но ненадолго. Крушитель застонал, приходя в себя. Пошатываясь, поднялся. Зашарил за пазухой.
Я подлетел к нему и, ухватив за шкирку, впечатал в стену. Он попытался ударить меня. Я перехватил его руку, резко дернул, ломая её в запястье – легко, как хворостину. Вопль боли прозвучал для меня, как ласкающая слух музыка.
Я сорвал с него капюшон, дернул вниз шарф, скрывающий нижнюю часть лица. И вздрогнул.
Все лицо его было в чудовищных рытвинах и шрамах, будто его основательно искупали в кислоте. Рот скривился в усмешке.
– Красавец, правда? – прохрипел он. – Полюбуйся, полюбуйся. Твоя работа!
– Что ты несёшь? – брезгливо поморщился я.
– Я не знаю, как тебе удалось убить меня, – размазывая слезы по щекам, простонал Крушитель – Но та дрянь, что выжгла мне лицо там, в Артаре, и в реале меня подпортила. Врачи говорят – синдром Джанкеля. Это нельзя вылечить. Только пересадка кожи.
– Зато ты ещё жив, дубина! – процедил я. – Радуйся хотя бы этому!
– О, да! – сплевывая кровью, осклабился он. – Да лучше бы я сдох! Я потерял всё! Славу, силу, источник дохода. И своё лицо…
Он тяжело дышал, сверля меня взглядом, в котором ненависть смешалась с ужасом.