– Чего было? Ты кровью изошел и упал, вот, что было. А потом день и две ночи бока тут отлеживал, – Еленка говорила обидное, но голосом понежнела. – Ты как, Влас? Болит? Голова-то ясная али как? – притронулась к плечу, то ли лаская, то ли оберегая.

Влас и замолк. Вот только что шипела злой кошкой, а на тебе, заботится, тревожится о нем.

– Да не молчи ты. Хоть слово кинь. – Глаза синие теплом согрели и еще чем-то непонятным.

– Постой… Ты сама тут всё? Как дотащила-то? Как справилась? – голос его дрогнул, и не понять с чего. То ли от изумления смелой девкой, то ли от иной напасти.

– Как смогла, Влас, так и сделала, – она замолкла, только плечами повела, будто ознобом взялась. – Тебе поесть надо, инако сил не будет. Я сейчас.

Пошла к котелку, прихватила ловко и принесла наваристой похлебки.

– Сам-то ложку удержишь? – сует ему в рот жижу пахучую. – Я хлебца покрошила. Сытнее.

Влас закашлялся, да не потому, что в горле перхало, а от изумления.

– Ты сама чай голодная. Другая-то ложка есть? Садись, похлебаем.

Она и спорить не стала, вмиг вытащила из рукава черпачок деревянный и полезла в котелок.

Ели со вкусом, вот только уж слишком горячо вышло, просто так в рот не лезло. Дули со всех щек, брызгали огненным варевом во все стороны и не перестали махать ложками, пока не показалось дно котелка.

Влас после еды обмяк, привалился на мятель, вздохнул легко.

– Спаси тя, Елена Ефимовна. Справно кашеваришь, едва котелок не стер, – Влас любовался боярышней, что сидела опричь него, прикрыв глаза довольно.

Нос у ней ровный, тонкий стал, не такой, как увиделся впервой. Да и синяки под глазами сошли. Губы цвели ярким цветом, лениво так изгибались в улыбке. И брови не отставали – гнулись коромыслицами, красили лик боярышни едва ли не сильнее, чем плотное шитое очелье.

– На здоровье, Власий Захарович, – кивнула, глаз не открывая. – Ты продохни, а я к ручью сбегаю. Воды набрать, котел почистить. Надо бы еще дичи поймать, еды-то нет.

И встала легко, будто с лавки поднялась, прихватила котел за дужку да и пошла: плавно, гибко. Влас глядел ей вслед, разумея, что в голове его легкое помутнение случилось. Видел он не просто сварливую боярскую дочь Еленку, а иное создание. Солнце ярко светило сквозь золотую листву, окатывало сиянием девку, с того она сама словно блестела, искрилась.

– Стой, Елена, – не стерпел Влас. – С тобой пойду.

Она развернулась к нему и принялась браниться:

– Куда? Лежи! Рана-то откроется, чего тогда делать?! Сам не разумеешь, да? Совсем дурной?

Влас и подкинулся!