— А ты меня спрячь. — Тюлень посмотрел на нее большими карими глазами, и Эльке, несмотря на всю его наглость, сделалось его жалко.

— Найдут. — Элька тем не менее наклонилась, подхватила тюленя под ласты и потащила обратно, каждый миг ожидая, что лед под ногами треснет и в проломе появится гладкая черная голова с острющими зубами.

— Это ненадолго, — успокоил ее тюлень. — Не сегодня завтра косатки на юг уйдут. Рыба уходит, и косатки с ней.

Что рыба уходит, Элька знала. После осеннего солнцестояния рыбаки выходили в море все реже и к декабрю ставили суденышки на прикол, даже если море не замерзало.

Наконец она добрела до песка, чуть присыпанного снегом, и устало распрямила спину. Тюлень лежал на боку и тяжело дышал. Вот же наказание.

В отблесках сверкающих небесных занавесок Элька осмотрелась. Лед на берегу громоздился торосами.

— Лезь сюда, — велела Элька.

— Идиотка, — повторил тюлень, — дура. Как я тут спрячусь, у меня хвост наружу торчать будет! Чайки утром увидят, соберутся, начнут орать…

— Погоди тут, — сказала Элька. — Я скоро.

Купальни смутно белели в сосновой роще. Одно окошко светилось. Самое маленькое, самое подслеповатое, в сторожке у входа.

— Ты чего, дева? — спросил дед. Он был в очках, значит, читал «Уездный вестник» — аэроплан раз в неделю сбрасывал газеты и другую почту и, покружившись, улетал в другие поселки, рассыпанные вдоль побережья. А пан Йожеф, человек культурный, выписывал газеты и потом, прочитанные, отдавал деду.

— Дед, а дед! — Элька искательно заглянула ему в глаза. — Возьми мешок старый, одевайся и пошли, а?

— Куда, коза? — проворчал дед. — Куда ты меня тащишь, на ночь глядя?

Эльке сегодня на ладони было написано всех куда-то тащить.

— Тюлень там, — сказала она шепотом, — раненый.

— Надо же, — равнодушно удивился дед, — давно я их не видел!

— Идем, деда, идем. — Элька подпрыгивала на месте, отчасти от нетерпения, отчасти от холода, она ведь выскочила во двор в валенках на босу ногу, и теперь мороз больно щипал ее за коленки. — А то найдут его.

— В бассейн его, конечно, можно, — согласился дед, — воду напустить, и пусть сидит. Вода целебная там. А зимой кто сюда ходит? Никто сюда не ходит.

Говоря так, он натягивал тулуп и оборачивал ноги толстыми портянками. Элька знала, что дед, хотя и ворчал, что мир катится в пропасть, а молодежь стала и вовсе безмозглая и неуважительная к старшим, на деле был добрым. Тут ей, Эльке, повезло — бывало, то одна, то другая из ее подруг (ну, не подруг, так) приходила в класс с опухшей, как бы заспанной щекой и синяком под глазом. А Эльку бить было некому — отец (если это, конечно, ее настоящий отец, говорила себе Элька) утонул в море, когда ей только исполнилось пять, а дед, хотя и ворчал, никогда ее пальцем не тронул. Мать могла приложить, что верно, то верно, но это же не считается.

Тюлень по-прежнему лежал в ледяной пещерке. Он свернулся клубком, подтянув под себя хвост, и Элька еле разглядела его в темноте — так, еще одна тень, и все.