Он слышал, как Ванька вздохнул с какой-то обреченной покорностью.

— Прям с утра, что ли?

— А когда?

— Что там? — Джулька подставила ладошки под пимпочку умывальника. Смешной умывальник. Старый. Наверное, еще до Заболотных тут был, а они так и не повесили новый.

— Ванька просит… помочь ему там… с ремонтом. Немножко.

— А! — Джулька вытерла руки мокрым полотенцем, висевшим на гвоздике, и тут же затрясла пальцами, потому что в полотенце запутался крупный комар, карамора. — Я с тобой, да-а?

— Нет, — он сурово покачал головой, — это для больших мужчин. Это мачистское шовинистское дело. А ты, Джулька, диссертацию свою совсем не пишешь, это плохо.

Сперва сидела за своим лэптопом, азартно тюкала, потом опять же охладела — оказалось, что архивы, без которых никак, не оцифрованы, нужно в Ленинку или куда там еще, в ИМЛИ, что ли. Она еще пыталась что-то писать, но он видел, как ускользает, расплывается ее азарт.

— Наверное, да, — худенькие плечи поднялись, опустились, — наверное, я буду сейчас писать диссертацию.

— Только знаешь что? — сказал он. — Ты вот что… пока я не приду, посиди дома, ладно? Не ходи никуда.

— Почему-у?

— Ну так. Для меня, ладно?

А чего, собственно, я боюсь, думал он, пока Ванька-Каин возился с ключами на чистеньком белом крыльце. Маленькой девочки? Или, наоборот, за маленькую девочку? Но ведь девочка свихнулась вроде, и чего ждать от нее, непонятно.

— Псих ненормальный, — ворчал Ванька, открывая двери, — примерещилось ему.

А в гостевом Ванькином доме пахло стружкой, свежим деревом. И никакой сырости, никаких старых обоев, рукомойников, помойных ведер — все крепкое, чистое. И евроокна. Надо же, евроокна.

— Кулак ты, Ванька, — сказал он горько.

И биотуалет, наверное…

— Руки надо иметь, — Ванька охлопал стену, как охлопывают добрую лошадь, — и голову на плечах. Пол сделаю на втором этаже — сюда переберемся. А тот потихоньку ремонтировать начну.

Он вдохнул чистый, прекрасный запах стружки.

— Ванька, сколько на самом деле стоил мой дом?