Я не торопился. Зачем? Последний акт представления должен быть динамичным, напряженным и акцентированным на детали. Признаюсь, в детстве мне нравилось смотреть на лицедеев, на их художественные кривляния на сцене. Это был другой мир, в который я, хвала небесам, умудрился не вляпаться. А вот сейчас чувствую потребность в выплеске эмоций, чтобы на языке жестов детально показать зрителям, какой я великий актер. Может, меня немного заносит от нервного потряхивания, которое я начал испытывать с первыми лучами солнца, поднявшимися над горами? Это состояние мне несвойственно. Я еще подожду, мне торопиться некуда. Утреннее солнце будет бить в глаза хруттов, приготовивших мне засаду. Не такое яркое, оно все же заставит их моргать, вытирать слезы и постоянно щуриться. Их оптика не сможет уловить мои движения. Надо закончить до того, как солнце встанет на середину неба.

Внезапная мысль посетила меня, и я даже хмыкнул от удивления, потому что не представлял себе развитие событий в случае своего успеха. Действительно, а если выживу? Что я буду делать на Оксигенусе? Дожидаться старости, забившись в нору, или до самого конца буду копить черепа хруттов в одной из пещер? Отобью себе территорию, буду править на ней, подчинив своей воле жалких аборигенов…. Да, фантазия разыгралась не на шутку.

Как там, кстати, мои преследователи? Затихли, подобно земляным мышам, и даже в мою сторону боятся дыхнуть? Знал я, что они уже здесь, почуял их слабые голоса, шорох камешков под ногами, даже железистый запах шерсти их собаки унюхал. Пусть торчат наверху, никуда не денутся. Мое благодушие не беспредельно, и я с ними все равно разберусь.

— Просыпайся, — пихнул я ногу Шамана. Пока он спал, я отсоединил гранату. Дернется спросонья, и оба заполыхаем.

Хрутт зашевелился, со стоном вытянулся. Так я и знал, что забудет, какой гостинчик на ногах висит. Дурень!

— Шевелись уже! — добавил я своему голосу нетерпения. — Время пришло. Начнем спуск.

Шаман еще не отошел ото сна, и потому выглядел как рыба, выброшенная на берег. Я схватил его за шиворот, выволок наружу и рывком поднял на ноги. Легонько стукнул по щеке, заляпанной засохшей кровью. Взгляд хрутта обрел ясность. И тут же в них плеснулся страх. Предчувствие своего конца каждое живое существо чувствует каким-то мистическим способом. Вот и Шаман заволновался. Чтобы он не стал прокручивать в своей голове различные варианты побега, я толчками погнал его вниз. Ну, погнал, это сказано крепко. Под ногами лежал тонким слоем иней, сделавший спуск очень опасным и коварным. Это не критично. Я пока не собирался совершать спуск полностью на дно урочища. Надо оглядеться, выяснить, где устроена засада, сколько хруттов задействовано в моей поимке. Не будут они стрелять на поражение. Я им нужен, очень нужен. Я проводник, знающий путь к своей планете. На этом и надо строить свою защиту.

Солнце окончательно поднялось над гольцами, окружающими котловину могильника, иней заискрился мириадами радужных точек, неприятный ветер сверху забрался под комбинезон. Холодно. Пар клубами вырывается вместе с дыханием.

— Перестань так дышать, — раздраженно приказал я Шаману, который с сиплым вдохом и выдохом шагал впереди меня, — ты демаскируешь меня.

— Зассал? — голос хрутта был севшим. Заболел, лежа на камнях. Но столько желчи и ехидства в нем, что я не преминул стукнуть наглеца по шее. — Здесь тебя не плюшками встретят, а свинцом. Синильга не зря к тебе приходила! Помни об этом.

Никак не угомонится. Пусть. Недолго ему осталось нервы мои трепать.

Мы спустились еще ниже и оказались на пологой площадке, откуда открывался хороший вид на урочище, но из-за оседавшего тумана, все еще не проглядывалась картина будущего театра действия.

— Сел и замер, — приказал я Шаману, прижимая его к земле своей рукой.