Двадцать шестого марта следственные органы распорядились о повторном вскрытии. Причины этого неясны. Вероятно, некоторые полицейские и прокурорские чины прочли письма, полученные врачом и матерью Андрея, и стали всерьез рассматривать возможность его убийства евреями на ритуальной почве. Возможно, кое-кто из них верил, что второе вскрытие даст доказательства ритуального убийства. Отчет о нем вышел через месяц, 25 апреля. Как и отчет полицейского врача, он гласил, что смерть Андрея наступила от колотых ран, а не в результате спуска крови для последующего сбора.
Обвинения в ритуальном убийстве были выдвинуты уже в воскресенье, 27 марта – в день похорон. Н. А. Павлович, пропагандист-антисемит, принадлежавший к двум крайне правым организациям, «Союзу русского народа» и «Двуглавому орлу», нарушил печальную церемонию, раздавая листовки на пути следования процессии и на кладбище. Листовки воскрешали призрак кровавого навета, обвиняя евреев в том, что те убили Андрея в ритуальных целях. Эти обращения не были подписаны, но тем не менее имели характерные черты продукции антисемитских организаций. Более существенным было то, что листовки указывали на опасность, которую евреи якобы представляют для христиан Российской империи, и призывали русских мстить, нападая на евреев (см. Документ 8). Озабоченные призывом Павловича, который мог повлечь за собой волнения, полицейские арестовали его за нарушение общественного порядка, и он находился за решеткой до середины апреля, когда дело против него прекратили.
Несмотря на отсутствие каких-либо доказательств ритуального убийства и вообще причастности евреев к гибели Андрея, это трагическое событие очень скоро – к концу апреля – привлекло внимание широкой публики. К тому времени консервативные и черносотенные издания по всей империи уже считали евреев виновниками убийства. Эти издания внушали своим читателям, что ритуальные убийства совершаются до сих пор, и требовали от властей удвоить усилия для поимки убийц-евреев. «Земщина», петербургская газета монархической направленности, поместила редакционную статью авторства С. К. Глинки, сурово отчитывавшего газету кадетской партии за отказ признать очевидное: совершение евреями ритуальных убийств в течение тысячелетия. Для Глинки убийство не представляло никакой загадки, в отличие от кадетов, и он вторил наговорам антисемитской прессы: противники самодержавия вместе с евреями стараются увести расследование в сторону (см. Документ 9).
Через несколько дней в «Земщине» появилась еще одна редакционная статья – продолжение той, что написал Глинка, – под ироническим названием на смеси русского и идиш «Иудейский гевалт». В ней утверждалось, что евреи стремятся утаить правду, осуждая упоминания о ритуальном убийстве в газетах (см. Документ 10). Другие правые издания также обвиняли евреев в стремлении повернуть ход расследования прочь от кровавого навета. В конце апреля киевский «Двуглавый орел» перепечатал статью из консервативного петербургского «Русского знамени», рассказывавшую о совершении евреями ритуального убийства, с шокирующими подробностями того, как выпускают кровь из тела жертвы[15]. «Двуглавый орел», давно уже настраивавший общественное мнение против евреев, недвусмысленно угрожал тем из них, кто проживал в Киеве, расправой – в том случае, если полиция не раскроет гибель Ющинского (см. Документ 11).
Несмотря на резкий тон публикаций газеты, настаивавшей на несомненной вине евреев, Г. И. Вишневский, редактор «Двуглавого орла» и бывший руководитель одноименного общества, призывал читателей к сохранению спокойствия. В том же номере, где была помещена статья из «Русского знамени», он предостерегал киевлян, недовольных медленным ходом расследования, советуя им не брать дело в собственные руки. Как истинные верноподданные, они должны были «верить в представителей царской власти» и не поддаваться безответственным призывам к жестокой мести за смерть Андрея (см. Документ 12).
Обвинения в ритуальном убийстве зазвучали громче, когда 18 апреля 1911 года депутаты Государственной Думы из числа правых антисемитов подали запрос (требование к правительству представить отчет о своих действиях). Депутаты спрашивали представителя министерства юстиции, известно ли правительству об употреблении евреями христианской крови для своих обрядов, и утверждали, что Андрея убили члены «преступной секты иудеев». Авторы запроса интересовались тем, какие меры принимаются для обнаружения убийц. Г. Г. Замысловский, депутат Думы, позже участвовавший в процессе Бейлиса на стороне его преследователей, говорил, что чиновники, поддавшись давлению еврейской общины, скрывают улики[16](см. Документ 13). К Замысловскому присоединился В. М. Пуришкевич, основатель «Союза русского народа», который произносил с думской трибуны эмоциональные речи о предполагаемых угрозах для монархии (см. Документ 14). Отвечая Замысловскому и Пуришкевичу, чиновник министерства юстиции заметил лишь, что правительство делает все для раскрытия убийства. Он попросил думцев хранить терпение и дать правительству время, чтобы оно могло выполнить свою работу и найти виновных (см. Документ 15).
Рис. 6. Вера Чеберяк
Альбом «Дело Бейлиса» в рисунках и фотографиях, 1913.
Не все консервативные газеты разделяли взгляды Замысловского, Пуришкевича и черносотенцев; в вопросе о ритуальном убийстве консерваторы чаще выступали вместе с прогрессивными силами. В мае 1911 года газета «Киевлянин» публично опровергла реальность кровавого навета, поместив вышеуказанный ответ чиновника министерства юстиции, разъяснявшего, что за многие века не было получено конкретных доказательств причастности евреев к ритуальным убийствам (см. Документ 15). Еще до процесса, состоявшегося двумя с половиной годами позднее, «Киевлянин» присоединился к хору либеральных и прогрессивных голосов, открыто осуждавших клеветнические обвинения в адрес евреев и преследование Бейлиса. Д. И. Пихно, редактор «Киевлянина», и В. В. Шульгин, сын основателя газеты, были антисемитами и ультраконсерваторами, чье отношение к ритуальным убийствам и Бейлису смущало их политических союзников. Пихно и Шульгин безоговорочно отвергали попытки использовать в политических целях ни на чем не основанную веру в ритуальные убийства и публиковали статьи, разоблачавшие должностные злоупотребления полицейских в деле Бейлиса. Позднее Шульгин вспоминал: «Посадить на скамью подсудимых еврея, обвиняемого в ритуальном убийстве, при явно нищенских уликах, не только не этично, но и не умно. И нечего было притворяться простачками и говорить, что это не мы оскандалили себя на весь свет…» [Шульгин 1990: 143][17]. По мнению Шульгина, процесс по обвинению в ритуальном убийстве, который власти неизбежно проиграют, повредил бы репутации монархии [Khiterer 2011: 146].
Киевская полиция испытывала немалое давление, а ее действия стали объектом пристального внимания – особенно после того, как сведения о деле проникли в прессу других российских городов. С момента обнаружения тела до начала мая расследованием убийства занимался следователь Е. Ф. Мищук[18].
Внимание Мищука сначала привлекла семья Андрея: ходили слухи, будто его родной отец положил в банк на счет сына крупную сумму. Полиция задержала мать мальчика, которая убирала в чужих домах и торговала овощами и фруктами, чтобы свести концы с концами, отчима (работавшего переплетчиком) и бабку, но отпустила их после двухнедельных допросов: у них было железное алиби, а пресловутого счета в банке, как выяснилось, не существовало[19]. Мищук отказался разрабатывать версию о ритуальном убийстве и заинтересовался Верой Чеберяк, которая пользовалась плохой репутацией: ее считали главой воровской шайки и скупщицей краденых вещей. Накануне убийства киевскую полицию уже в течение нескольких месяцев беспокоила волна краж, причем улики указывали на виновность Чеберяк. Полиция даже обыскала ее квартиру 10 марта, за два дня до исчезновения и предполагаемого убийства Андрея, но не нашла ничего противозаконного и поэтому не арестовала хозяйку.
Рис. 7. Дом Веры Чеберяк Альбом «Дело Бейлиса» в рисунках и фотографиях, 1913.
В начале мая прокурор Киевской судебной палаты Чаплинский, на которого министр юстиции Щегловитов в середине апреля возложил наблюдение за ходом расследования, отстранил Мищука от дела. Чаплинский знал, что антиеврейски настроенные депутаты Государственной Думы следят за делом, и, кроме того, хотел заручиться поддержкой местных антисемитов, желавших отвлечь внимание от Веры Чеберяк, которая входила в одну из черносотенных организаций. Чаплинский обвинил Мищука в подмене улик и препятствии правосудию; по этим сфабрикованным обвинениям Мищук отсидел в тюрьме три месяца. Сложно судить о мотивах Чаплинского, проигнорировавшего установленные Мищуком факты и принявшего версию о ритуальном убийстве. Возможно, он искренне верил в то, что евреи убивают детей иноверцев ради крови, или же сделал это в расчете на продвижение по карьерной лестнице, надеясь снискать расположение начальства, которое, как предполагал Чаплинский, оценило бы его усилия по обвинению еврея в преступлении. Но скорее всего, Чаплинский хотел успокоить антисемитов, утверждавших, что, если против еврея не возбудят дело, это приведет к еврейским погромам.
В частности, Чаплинский отреагировал таким образом на выпады Голубева, студента Киевского университета и главы общества «Двуглавый орел». Голубев сделался несомненным лидером тех киевлян, которые утверждали, что евреи убили Андрея в обрядовых целях. Голубев не только стремился направить расследование в сторону ритуального убийства, но и желал защитить Чеберяк, поскольку та помогла ему вывести следствие на Бейлиса. Действительно, без постоянных усилий Голубева (и, в меньшей степени, Чеберяк), беспрестанно побуждавших полицейских и судейских чиновников Киева – путем уговоров и горячих речей – сосредоточить внимание на евреях, власти вряд ли стали бы фабриковать дело против Бейлиса и вообще кого-либо из евреев. Голубев рассчитывал на уступчивых чиновников, таких как Чаплинский, дававших ему возможность влиять на расследование и оттачивать доводы в пользу ритуального убийства. Вдобавок на Голубева обратил внимание Замысловский, разделявший, как мы видели, его пламенную ненависть к евреям. Воспользовавшись своими петербургскими связями, Замысловский попал на прием к министру юстиции Щегловитову, и тот согласился с ним, что обвинение в убийстве Ющинского следует выдвинуть против какого-нибудь еврея.
Рис. 8. Владимир Голубев
Альбом «Дело Бейлиса» в рисунках и фотографиях, 1913.
После консультаций с А. В. Лядовым, высокопоставленным сотрудником министерства юстиции, которого Щегловитов в начале мая направил в Киев для установления фактов, Чаплинский назначил главным следователем по делу Н. А. Красовского, умелого сыщика, ошибочно полагая, что тот окажется сговорчивее Мищука. Но Красовский, один из тех немногих, кто носил прозвище «российского Шерлока Холмса», отказался пожертвовать принципами и уступить давлению Чаплинского, желавшего, чтобы он сконцентрировался на версии ритуального убийства. Красовский продолжил работу, начатую Мищуком, и принялся еще энергичнее расследовать действия Веры Чеберяк.
Сразу после отстранения Мищука Красовский со своим помощником околоточным надзирателем Е. И. Кириченко и еще тремя сыщиками обыскал квартиру Чеберяк (10 мая). Никаких улик обнаружено не было, однако допрос Жени Чеберяка, проведенный Кириченко, укрепил подозрения Красовского и его помощника относительно того, что Вера Чеберяк знает об убийстве намного больше, чем сообщила следователям. И мать, и сын отрицали, что Андрей заходил к ним 12 марта: откровенная ложь, от которой они позднее отказались.
Красовский и некоторые другие участники расследования были убеждены, что Чеберяк причастна к убийству, и задержали ее в начале июня. Несколько недель ушло на сбор доказательств, подтвердивших, что Андрей действительно стал жертвой Чеберяк и членов ее шайки – Ивана Латышева, Бориса Рудзинского и Петра Сингаевского, сводного брата Чеберяк. По версии Красовского и его группы, Чеберяк и ее шайка (известная как «тройка») утром 12 марта находились у нее на квартире. В это время вбежал Женя, игравший на улице с Андреем, и сказал, что они поссорились с Андреем из-за двух прутиков, вырезанных для игры, после чего Андрей пригрозил сообщить в полицию о делах шайки[20]. Встревоженные угрозами Андрея, который, как они подозревали, к тому моменту мог уже рассказать обо всем полицейским (это объясняло бы недавний обыск), члены шайки, как установил Красовский, решили разделаться с мальчиком. Когда Андрей вернулся в квартиру, чтобы забрать оставленные там учебники, преступники схватили его, связали, заткнули ему рот кляпом, а затем закололи, нанеся около полусотни ударов. Однако полицейские не знали, причинялись ли ранения в горячке момента или для имитации ритуального убийства.
Тем не менее Чаплинский отказался согласиться с выводом Красовского о причастности Чеберяк к убийству и через несколько недель освободил ее. Однако в течение лета 1911 года подозрения в отношении Чеберяк и «тройки» лишь окрепли. В августе Женя и его сестра Валя скончались, – по словам полицейских, после поедания отравленных пирожных. Подозрение мгновенно пало на их мать, у которой будто бы имелся веский мотив, чтобы заставить замолчать своих детей: страх, что они расскажут полиции все известное им об убийстве Андрея. Действительно, Чеберяк забрала Женю из больницы в начале августа: как сочли некоторые, она больше заботилась о том, чтобы сын ничего не сказал другим, чем о его выздоровлении. Но доказательства отравления Верой Чеберяк своих детей так и не были представлены, и смерть их остается загадкой.