– Если не знать, куда идти, то ничего и не найдешь, ходят тут по этажам толпами, на стенах рисуют, а толку? – говорил Костик, пока они шли от станции через заросший палисадник. – Не здесь все. Глубже.

– На нижних этажах? – Южин сбился с шага от нетерпения.

– В южном секторе, – многозначительно сказал Костик.

– И ты знаешь, как туда попасть?

Проводник остановился и задумался; Тарас представил, как он сейчас разведет хилыми руками, мол, не, не знаю, расходимся, пацаны. Но Костик очнулся, кивнул все так же весомо.

– Да, через северный.

За спиной Тараса фыркнула Кира, и тот снова обрадовался, что у него вышло уговорить ее идти вместе. Не очень-то хотелось оказаться запертым на целую ночь в заброшенной больнице с двумя фанатиками. И теперь они шли по узкому коридору между секторами, снимая по ходу невнятную ерунду, настолько пафосную, что сводило челюсти, а Кира тихонько хихикала в стороне, и от этого становилось веселее.

– Сейчас мы идем по узкому проходу, параллельному основному коридору северного сектора второго этажа, – щурясь в камеру, говорил Южин, а сквозь его надежно залаченную челочку пробивались первые признаки далекой еще, но вполне реальной залысины. – Если не знать, куда свернуть, то можно пересечь его за несколько минут, не отыскав ничего интересного, но с нами проводник, знающий тайные маршруты больницы.

Тарас следил, чтобы фокус не съехал с высвеченного фонарем лица Южина, но мельком поглядывал за Кирой, ушедшей по коридору вглубь и тут же утонувшей в его темноте. Мало ли какая арматура торчит из бетонного пола? Мало ли какая прогнившая плитка дернется? Или осыплется чего?

«Ты паникер, Мельников», – вечно ругала его за трусость Кира, а потом убегала со взрослыми мальчишками кататься на подножках медленных строительных поездов.

Правда, однажды их все-таки сняли с такой подножки и на полгода поставили на учет в детской комнате милиции. Тарасу же досталась роль сочувствующего дружочка с хорошим воспитанием – не то что ты, Кирка, оторви да выбрось. Кира в ответ храбрилась, а потом притихла и призналась, что кататься было страшно, кайфа никакого, только пыль в лицо, а теперь папа с ней не разговаривает. И даже всхлипнула. Больше Тарас над ней не потешался. И пообещал себе, что одну ее ни на какую авантюру не пустит. Пустить не пустил, а в ХЗБ притащил по собственной инициативе.

Южин наконец договорил и выжидательно уставился на Тараса.

– Сойдет, – кивнул тот.

Поднес камеру поближе, чтобы пересмотреть записанное. Южин вещал, стоя спиной к провалу коридора. Вид его подчеркивал готовность к приключениям и опасностям. Эдакий Харрисон Форд, только без кнута и шляпы. Голос его писался на петличку, так что за звук Тарас не переживал, а вот картинка зернила. Он приблизил кадр, сокрушительно вздохнул – вот же гадость! За плечом Южина что-то сгустилось и проплыло. Разряд холода пронесся от пяток к затылку и осел там, настороженно покалывая. Тарас перекрутил запись, запустил снова.

Вот Южин говорит, вот делает паузу, вот щурится в камеру. Вот за его плечом появляется что-то более плотное, чем окружающая полутьма, замирает на долю секунды. Тарас всмотрелся. Острый угол плеча неясной тени переходил в кривоватый овал головы, которая медленно вращалась вокруг своей оси. Тень постояла так, то скрываясь за Южиным, то вновь показываясь позади него. А потом скользнула в сторону. За границу кадра.

Пот выступил на спине. Под ребрами предупредительно заныло. Тарас сглотнул, выключил камеру и засунул ее в рюкзак. Показалось. Показалось. Приглючится же в темноте, а! Глаза, видать, отвыкли, а потом фонарик резкий, слишком ярко для них. Дыши давай, невротик. Тарас глянул на остальных, не заметил ли кто эту гадость, кроме него?

Южин снимал серую бетонную унылость на телефон со вспышкой, Кира топталась в темноте, дожидаясь их, а забытый всеми Костик мирно сопел у стены.

– Долго нам еще идти? Тут снимать нечего, – рыкнул на него Тарас и сам удивился внезапной злости.

– Чего?.. – уточнило эхо в темноте.

Или не эхо, а тень с крутящейся головой. Тарас сжал кулак, чтобы ноготь большого пальца впился в мягкое. Сконцентрируйся уже, тюфяк ты эдакий! Будешь пугаться каждого шороха, Кира тоже испугается. Вон стоит уже бледная как смерть.