– Значки перебирает.

Тарас сморщил нос.

– Не самый худший вариант.

– Средний по зашкварности, сам знаешь.

Кира подвинула к себе тарелку Тараса и вывалила на нее забракованное мясо с луком.

– Ешь давай.

Тарас перехватил ее руку и сжал в своей лапище. Посмотрел прямо, без вечной усмешки. Глаза у него были серыми, но темнели, когда он грустил, – становились цвета сырого асфальта.

– Эдик – кремень. Еще выкарабкается. И все наладится.

Эдиком он называл деда с первой их встречи, когда Кира притащила в гости из садика пухлого мальчика и провозгласила лучшим другом навсегда. Дед внимательно изучил пунцового от важности Тараса, наклонился и протянул руку.

– Эдик, – представился он. – Кирин дедушка.

– Тарас, Кирин друг, – пробормотал «лучший друг навсегда».

На том и порешили.

– Вот зачем ты сейчас это сказал? – Кира стряхнула его ладонь. – Зачем так говорить, если эта херь не лечится? – Она отвернулась, чтобы из глаз не полилось прямо в остывшую картошку. – Дед не выкарабкается. А наладится все, когда он умрет.

Сказала и подавилась словами. Открыть глаза было стыдно, лучше сидеть с закрытыми и не представлять, как Тарас смотрит на нее.

– Мне тут работу подкинули, – перевел тему Тарас, встал и начал убирать со стола. – Денег обещают.

– Хорошо. – Кира дождалась, пока зашумит вода в раковине, отвернулась к окну и начала рассматривать пыльные разводы с обратной стороны стекла.

– Там режиссер нужен. Я чего думаю. Может, возьмешься?

Когда отжимаешься от пола, самое главное – перестать думать. Не представлять, как нелепо выглядит тело, медленно привыкающее к нагрузкам. Не раздражаться от пота, который щиплет в глазах и необъяснимым образом заливается в уши. И не злиться. Главное, не злиться. Потому что ты сам себя вначале распустил, а теперь пыжишься и пыхтишь, как идиот последний. Просто дышать, просто толкать тело вверх, а потом опускать вниз, и постараться в этом низу не рухнуть на пол, а снова вытолкать себя, трясущегося в девяносто второй раз наверх, а потом еще восемь раз – и все, баста, жирдяй ты чертов.

– Отец звонит!

Дверь распахнулась, сбила приставленный к ней штатив, тот пошатнулся и начал медленно заваливаться набок. Вместе с камерой. Вскочить и броситься к нему, чтобы перехватить, Тарас не смог бы при всем желании. Он шлепнулся на пол и остался лежать, наблюдая, как летит на пол единственный его шанс к спасению. Но мама оказалась проворнее. Ойкнула, перехватила штатив за ножку и осторожно вернула на место.