Альбин помялся, бросив пронзительный взгляд на Сатхи, а тот в ответ вперился в юношу, ожидая его реакции.

– Что ж, не решался при даме, но если вам угодно… Этот человек, – в голосе юноши слышалось возмущение и негодование, от былой невозмутимости не осталось и следа. – Он совершил преступление. – Парень уставился на меня, но видя, что я ничего не понимаю, продолжил: – Он человека убил. Просто прирезал за сараем мужика, с которым только что пил брагу. Это вообще как понимать? На земле империи, в центре форпоста, средь белого дня. Даже отъявленные головорезы уважают традиции совместного приема пищи и не всадят нож в человека, с которым пьют. Да у меня слов нет… – Альбин перевел дух и продолжил горячо: – Нас же видели вместе, ты подставил не только себя, но и меня, да как вообще так можно! Нет, я бы понял, если бы он напал на тебя, попытался ограбить или еще что-то в этом роде, но у него даже оружия не было…

Не понимаю, с чего он так завелся. Отхлебнув отвара, изрядно сдобренного медом и невообразимо вкусного, смотрю на дворянчика. Тот разошелся не на шутку, можно подумать, что сам он – ангел, и на его руках крови нет.

– Что с того? – перебиваю я юношу. – Прирезал и прирезал. Значит, надо было, чего истерить-то теперь?

– Что? – юноша аж запнулся от возмущения. – Да как ты можешь?! Ты же – женщина! Он – убийца! И ты к этому так легко относишься?

– Вообще не вижу связи… Ну, женщина, что с того?

– А то, что боги даровали тебе способность творить жизнь, и в твоей природе должно быть уважение к ней, ты – созидательница…

– Брось, это глупости для маленьких девочек, – я поворачиваюсь к жнецу за поддержкой.

– Хм, честно говоря, Альбин прав, – срезает меня Сатхи. – Ты действительно создана природой, чтобы дарить жизнь, а не отнимать. И твое равнодушие к чужой смерти и страданиям ненормально.

– Вы тут все нормальные собрались, – я уже откровенно злюсь. – Мне глубоко неинтересно, что там задумала природа. Я – это я, такая, какая есть, не нравится – проваливайте оба, без вас спокойно разберусь.

– Он создал чудовище, – голос жнеца тих, но я слышу и свирепею пуще прежнего.

– Чудовище? Это мне говоришь ты? Да как ты смеешь! Старик был самым лучшим человеком: добрым, отзывчивым, он единственный, кто помог мне, когда было нужно… Где были вы все тогда, такие умные и прекрасные, когда я подыхала от голода на улицах? Ты называешь меня чудовищем, – расплескав остатки чая, я кидаю кружкой в жнеца, тот вяло ловит ее в воздухе и ставит возле своей ноги. Дворянчик завороженно наблюдает за нашей перепалкой. – Ты – самый настоящий монстр, и ты смеешь называть чудовищем меня?

– Успокойся, – Сатхи поднял ладони. – Я не осуждаю тебя, я просто ужасаюсь содеянному. Да, ты не виновата, что ты стала такой, но ты – чудовище внутри, не такое, как я, иного плана… Но у тебя еще есть шанс.

– Да засунь его себе глубоко туда, где солнце не светит, свой шанс, – я взрываюсь, не обращая внимания на вспышки боли, разошедшиеся от ключицы. – Я в ваших наставлениях не нуждаюсь и помощи не просила.

– Мы заключили соглашение, помнишь? – жнец все так же спокоен и собран.

– Я помню, – немного успокаиваюсь. – Помню, и я не отказываюсь, но и ты обещал мне кое-что. И в это кое-что не входило учить меня жизни.

– Когда тварь умрет, я останусь с тобой на столько, сколько будет необходимо, и научу тебя всему, что знаю. Но как и чему – решать мне, а пока ты слушаешь меня и запоминаешь, можешь не разделять моих чувств, не верить в мои стремления, но пока ты моя ученица, будь добра, веди себя достойно.

– Извините, – послышался голос Альбина, про которого я вообще забыла в этой перепалке, – я вам не мешаю?

– Да! – выпаливаю я.

– Нисколько, – отвечает жнец.