И кто этот мужик, который со мной разговаривает? Доктор? Он, кажется, говорил, что собирается меня куда-то определить? Вероятно, это хирург из травмпункта. Они там все такие грубые, ведут себя с пациентами словно с каким-то быдлом. Уж я-то знаю – в молодости частенько попадал туда с порезами и переломами. И всякий раз эти травматологи были уверены, что пациент обязательно пьяный. Посмотрел бы я, какими трезвыми будут выглядеть они, если заехать по голове битой или выпустить литр крови из пореза на боку! Зачем вообще идти в доктора, если относишься к пациентам с таким презрением? Разве что из садистских побуждений.

– Доктор, – обращаюсь к невидимому мужику, – что со мной?

– Доктор, говоришь? – хмыкает тот в ответ. – Ну что ж, можно и так назвать. Пожалуй, мне подойдет роль терапевта. Итак, к какому коллеге тебя дальше направить, а? Какой, скажи, курс лечения тебе прописать?

Озадаченный таким вопросом, молчу.

– Посмотрим, какое твое деяние было последним, – между тем продолжает доктор. – М-да… Убил человека. И за что же? За то, что тот справлял естественные надобности. Значит, ты решил запретить человеку делать то, что предписал ему Бог? Ты поставил свою волю выше воли Создателя? И как, по-твоему, должен жить человек, не справляя естественных надобностей? Ты сам-то так пробовал?

Что за бред несет этот доктор? Доктор ли? Может, я в дурке, а это сосед по палате? А как я сюда попал? Не угрохал ли я и правда того зассанца? Кстати, откуда сосед по палате может знать об этом инциденте? И почему, черт побери, я ни фига не вижу? Небось посчитали буйным и накололи какой-то гадостью. Точняк накололи чем-то, что парализует все мышцы, а глаза вроде бы тоже являются мышцами, или какая-то их запчасть – вот и не вижу теперь ничего, кроме этой светящейся мути. Но почему тогда я могу говорить? Язык ведь тоже является мышцей или нет?

– Слышь, мужик, – обращаюсь к соседу, – тебя как зовут?

– Меня не зовут. Ко мне сами приходят. А я туточки постоянно и бессменно, – пробубнил тот таким тоном, будто чем-то увлеченно занимается, после чего продолжал нести свой сумасшедший бред: – Та-ак, ну, подробно мы твою жисть-жестянку рассматривать не будем, ибо последнего прижизненного поступка вполне хватает, чтобы четко определиться с направлением твоего дальнейшего следования. О, а вот это интересно! Да ты и сам, оказывается, всю жизнь желал отправиться по этому пути. Вона че в своем дневнике написал: «Если есть загробная жизнь, то я однозначно не желаю целую вечность сидеть под райской яблоней и дудеть в арфу». Кхм, дудеть в арфу? Оригинально. Надо будет подкинуть идею коллегам. Ага, читаем дальше: «Лучше уж в аду с чертями веселиться. Ну и хрена, что там раскаленные сковородки? За вечность к любой боли привыкнуть можно. Мазохисты вон и при жизни от нее тащатся. К тому же я из тех парней, которые, прежде чем самому на сковородку попасть, загонят туда кучу чертей и только потом залезут сверху погреться». Ишь ты, из тех парней он… Видали мы тут всяких. Вот возьму и отправлю тебя в рай. Да посодействую тому, чтобы дудел там в арфу денно и нощно. Из тех парней он, видите ли. М-дя…

Слушая соседа по палате, я продолжал удивляться его осведомленности. Неужели в каждую палату дурдома проведен Интернет? А иначе откуда этот придурок цитирует записи из моего ЖЖ? Если это действительно так, оказывается, тут можно жить. Вот только надо научиться держать себя настолько невменяемым, чтобы и парализующую дрянь не кололи и не выписали раньше времени. А то кто его знает, может, этот идиот прав, и я действительно убил в подъезде того подонка. В дурке с Интернетом по-любому лучше, чем на тюремных нарах.

– Ну что ж, – прерывает мои размышления тот, кого я принял за соседа по палате, – путевка оформлена. Отправляйся для начала в чистилище.

– В фигилище, – передразниваю придурка.

Вдруг туманное сияние начинает стремительно блекнуть и заполняться темнотой. Вместе с темнотой возвращается зрение. Первое, что вижу, – в огненных отблесках передо мной стоит, ухмыляясь… передо мной стоит…

Нет, я точно сошел с ума! Даже если предположить, что это мрачное помещение с висящим на цепях огромным котлом, под которым пляшут оранжевые языки жаркого пламени, и есть палата психиатрической клиники, и тогда я не поверю, что в качестве пациента и моего соседа в ней может содержаться йети. Даже не буду говорить о том, что ни разу не слышал, чтобы йети сходили с ума. Я вообще не слышал, чтобы кто-то ухитрился поймать хотя бы одного представителя этого мифического племени. К тому же в моем представлении шерсть этих существ должна быть светлой и свалявшейся, а не идеально черной и лоснящейся, словно у отожравшегося за лето дикого кота.

И чего это чудище глядит на меня с такой плотоядной улыбкой?

Опускаю взгляд, чтобы посмотреть, чего такого интересного этот черный волосатик во мне увидел, и понимаю, что просто-напросто сплю, а весь этот кошмар мне только снится. Иначе как объяснить свойственную привидениям из фильмов ужасов прозрачность моего тела?

Поднимаю руки и смотрю сквозь них на продолжающего ухмыляться йети.

– Новенький? Передыху от вас нетути, – хриплым человеческим голосом сетует тот и подцепляет мою полупрозрачную фигуру трезубыми вилами. – Цельную вечность прете и прете, уж руки устали в кипятке вас полоскать.

Обалдевший от нереальности происходящего, я никак не отреагировал на вонзившийся в мою тушку трезубец, благо ни малейшей боли не почувствовал.

Йети-брюнет поднял меня на вилах и, словно сноп сена, перебросил в котел с пузырящимся черным варевом…

– А-а-а-а! – Дикая боль затмила разум и заставила забыть обо всем на свете. – А-а-а-а!